– Естественно, могу: я такого не припомню. А что случилось, почему это так важно?

– Мне не по себе, даже жутко немного. Перед сном я нашла вот это.

Словно алое лезвие, сверкнула карта в её ладони, отразив блик осеннего солнца. Мари, сперва ничего не разглядев, потянулась взять предмет, но на полпути остановилась и вскрикнула:

– Откуда она у тебя?!

– Под моим окном лежала. Мари… только не обижайся: я должна спросить… Ты же мне показывала свои другие карты… Ты никак не причастна к этому?

– Ну зачем ты так? Ты же единственная, с кем бы я могла поговорить по душам.

– А что же мне тогда думать?.. Не теряла ли ты другие карты? Не мог ли их кто-нибудь у тебя забрать? Там же та рубашка, что и на твоих.

– Даже не знаю, что сказать. Я в недоумении… У меня же было только три пажа, о других картах речи не шло!

– Ну и как же мне быть?

Мари не ответила, грустно потупила взгляд и снова «улетела в облака». Элли расстроилась и теребила травинку у коленки: ничто не сдвинулось с мёртвой точки. Периодически девушки поднимали глаза на желтевшие листья, будто пытаясь прочитать ответы на свои неразрешённые вопросы, а затем снова возвращались к размышлениям, боясь нарушить тишину.

С каждой минутой Мари начинала всё больше волноваться: то чесала шею и щёки, то опять меняла местами подсунутые под себя ноги; на побледневших скулах выступила неровная рдяная краска, а пальцы не находили покоя на её расшитом мешочке. Боковым зрением Элли замечала, что собеседница несколько раз приоткрывала губы, но слова так и застревали, не найдя выхода, и дыхание, кстати сказать, стало прерывистым и суетливым. В конце концов Мари не выдержала и, сильно сжав брошь на платье, прошептала:

– Прости меня, Элли…

– Я не понимаю…

– Врать нехорошо, а я тебе соврала. Но я не могу не сказать правды, просто не могу. На самом деле у меня есть не только три пажа…

Тут Мари открыла свой мешочек и медленно стала доставать карты одну за одной: три уже знакомые Элли, потом – девятку мечей, десятку мечей и изображение скелета с подписью «Смерть»…

Тем временем у соседского дома началась суматоха перед очередным отъездом.

Также носились туда-сюда слуги, создавая комфорт хозяевам и заранее, по направлению взгляда, угадывая их желания. Айзек снова торопился успеть закончить дела в свой рабочий перерыв, Полин же, напротив, спокойна и сдержанна в жестах. Элли всего этого не заметила; перед ней по-прежнему на траве лежали непонятные карты, вселявшие в неё сверхъестественный ужас.

– Мари, почему ты соврала? Это же ты подложила мне под окно эту карту? Ты занимаешься каким-то колдовством? Ты хочешь причинить мне или кому-то зло за своё одиночество? Или…

– Остановись! Нет, Элли, нет! – перебила взволнованная девушка. – Я просто боялась, что обвинят меня. Я думала, скоро всё это закончится.

– Что?

– Я не раз уже видела, как кто-то делает подклады у дома, – торопилась оправдаться девушка. – Какая-то женщина. Эти карты я подбирала, как и ты, после её ухода. Смотри: они тоже обгорелые, а мои – нет. Видишь?

Она, в знак доказательства своей правды, раздвинула веером свои три карты против подобранных трёх в другой руке. Элли не знала, верить или нет, – ведь смотрела она скорее не на изображения, а на одинаковые рубашки, всё-таки не дававшие ей покоя.

– Но они из одной колоды. Разве нет?

– Потому я и молчала. Не понимала, как это объяснить другим, – ведь и себе-то не смогла. Думала: всё доделает ведьма и уйдёт, а я выкину, что нашла, и зла не случится. Да никто в итоге ничего и не заметит. Затем я поискала вокруг дома – и наткнулась на остальные подклады; всё находила и находила их: сначала под окном Бетти, затем – Филиппы и после – Анны.