– Ты уже начал пробы на роль главного тенора в «Le Berger»? – отсутствующе спрашиваю я, загипнотизированная тем, как Сирил машинально перебрасывает флакон из руки в руку.

– Oui. Утром. – Он подбрасывает бутылочку, ловит и указывает пробкой на дверь за моей спиной. – Явился этот мальчишка и предложил себя. Ни дня не обучался.

Я хмурюсь.

– Я слышала, как он поет. Поэтому и отвлеклась. Его голос…

– Не имеет значения, какой там у него голос. Критики заметят необученного исполнителя на третьей ноте первой арии.

Сирил ставит бутылочку на место рядом с остальными, соединяет пальцы домиком перед лицом и одаряет меня задумчивым взглядом.

– Вместо этого я предложил ему место уборщика. Может, если он потрется какое-то время среди правильных людей, то однажды превратится во что-нибудь стоящее. И плачу я ему более чем прилично, так что если он верно распорядится деньгами, то определенно сможет однажды нанять учителя.

– Наверное…

Но мне все равно жаль, что Сирил не позволит этому юноше петь. Стоит лишь вспомнить голос Эмерика, как по рукам бегут мурашки.

– Кстати, о «Le Berger»… – Глаза Сирила сверкают, а в уголках губ играет тень улыбки. Он лезет в пиджак и достает стопку бумаг, перевязанную золотистой веревочкой. – Ни за что не угадаешь, кто сегодня был на представлении.

– Кто? – Я сверлю глазами бумаги в его руке. Мне видно только обратную сторону, но бумага плотная, да и скреплено так, будто это ноты.

Усмешка скользит по его лицу, и он переворачивает листы лицом ко мне. Золотые буквы выдают, что это специальное издание музыки из «Le Berger» для органа.

– Андре Форбен.

– Не может быть! – пищу я, вскакивая на ноги. – Где он сидел?

– В ложе под моей. – Сирил протягивает ноты, я выхватываю их у него и распахиваю на первой странице, где вьется элегантными черными петлями царственная подпись Форбена – внизу листа, там, где он указан в качестве композитора оперы. – Нашел их, когда заходил на прошлой неделе в «Шонтер». Знаю, у тебя уже есть органная аранжировка, но когда я заметил, что это специальное издание, то не смог устоять.

Не смея ни моргнуть, ни вздохнуть, я провожу дрожащими пальцами по нотам, которые полуночной тьмой лежат на девственно-белом пергаменте.

Сирил мягко спрашивает:

– Ну как? Нравится?

Я бросаюсь к нему и обвиваю руками шею.

– Я просто влюблена!

Посмеиваясь, он гладит меня по кудрям. Когда он отпускает меня, я прижимаю ноты к груди и сажусь обратно на стул, едва не подпрыгивая на месте.

– Если бы только ты могла стать ведущим сопрано «Le Berger»… У тебя идеальный диапазон, – вздыхает он, садясь в кресло.

– Спасибо. – Благодарность выходит кислой, и я поджимаю губы. Потому что он прав. У меня в самом деле идеальный диапазон для этой оперы.

Только вот лицо не идеальное.

Он вздыхает, достает с полки тонкую папку и пролистывает ее.

– Совет опять мешает? – Я рассматриваю ряды книг учета на полках за столом. Сирил целыми днями работает в Королевском Совете Шанна, и он служил там, сколько я себя помню. Достаток и влияние в городе превратили его в очень видного члена правительства.

– Ммм? А, нет. – Он лезет в ящик стола за авторучкой и набрасывает пару слов на одной из страниц. – Рутина. Держим беспамятных под контролем, следим, чтобы фандуары вели себя прилично в Maisons des Souvenirs, Домах Памяти. Ну и все такое. – Он тяжело вздыхает и искоса смотрит на меня. – Знаешь, я скоро перестану быть простым служащим в правительстве. – Он умолкает, потирая большим пальцем гладкий подбородок.

– Что не так? – спрашиваю я.

Он укладывает обе ладони на стол.

– Просто… Я про Леру. Главу Совета Шанна. Он так беспечен. Записи он ведет ужасно, да к тому же отказывается принимать всерьез опасности, готовые выплеснуться на город.