— Ну-ну...

— А вот и правда, — нахохлился Аверьянов, — я даже стихи начал писать в ее честь. Хотите, прочитаю?

— Ой, блядь, — изобразил я рвотный позыв, — замолчи, умоляю тебя!

— А я бы поржал, — гаденько так захихикал Долгих.

— Рус, — пощелкал я пальцами перед хмурым лицом друга, — напоминаю тебе, что девчонкам в таком возрасте не стихи твои нужны для того, чтобы увидеть небо в алмазах, а крепкий член.

— Ты за мой член не переживай, Исхаков, — сложил на груди руки парень, — я его во всей красе покажу, когда придет время.

— Чего? — заржал я, а затем сунул мизинец в ухо и демонстративно им там пошурудил. — Я не ослышался?

— Да идите вы, — отвернулся Рус, пока мы с Долгих стремительно выпадали в нерастворимый осадок.

— Что реально? — уже откровенно ржал я. — Ты ее еще не трахнул?

— Нет.

— Аверьянов, ты ли это? Я не узнаю тебя в гриме, — ошалело таращил я на друга глаза.

— Не смешно...

— Ты же к этой нимфе с Нового года яйца подкатываешь, — ошалело хлопал я глазами.

— И что?

— Это любовь, чувак, — потешался на пару со мной Долгих.

— Вам не понять, — влил в себя остатки кофе Руслан и поднялся на ноги, смотря на нас, как на двух доморощенных дебилов, — просто есть девчонки для души, а есть для тела. Так вот, конкретно моя девушка — особенная. И отношение к ней у меня потому соответствующее: не сразу в койку тащить, а ухаживать до тех пор, пока у нее от любви ко мне уши в трубочку не свернутся.

— А-а, — потянул я, усмехаясь, — ну, так бы и сказал, что она тебе тупо не дает.

— У меня все на мази, — поднял сразу две руки Аверьянов, показывая мне оттопыренные средние пальцы.

Я же лишь послал этому засранцу дурашливый воздушный поцелуй и от всей души пожелал ему:

— Удачи тебе в этом непростом деле, шахматист. И да, не забудь над башкой нимб поправить, а то его слегка перекосило.

— Да пошел ты! — отмахнулся от меня парень и недовольно пошагал прочь, строча что-то в телефоне. Наверное, очередную порцию рифмованных строк в честь своей девы красной.

Я же только покачал головой, не особо веря в то, что у друга это серьезно. А с другой стороны, слишком уж долго у Аверьянова наблюдалось это странное помутнение рассудка.

Весь прошлый год родители Руса грязно разводились. Его отец загулял с молоденькой практиканткой, она залетела и моментально сделала стойку на узаконивание отношений. Мать друга такой кордебалет не заценила и подала на развод, а затем уехала сюда — в Питер к своей маме, которая давно болела и требовала ухода.

Рус, который очень любил мать и переживал за ее душевное состояние, фактически начал жить на два города. Мотался сюда каждую неделю, да так и познакомился с девчонкой неописуемой красоты, живущей в соседнем доме.

Поначалу просто уныло вздыхал, негодуя, что предмет его грез совсем его не замечает, не реагирует на подкаты и даже не смотрит в сторону парня. Но Рус не сдавался и наконец-то, худо-бедно, но пробился к неприступной крепости, постоянно выспрашивая у нас, какие цветы ей лучше подарить, шоколад или еще какую-нибудь романтическую бурду.

И мы, честно сказать, давно были уверены, что там отношения на полную катушку закрутились. А оно вон как...

Стадия голодных серенад под окнами еще не прошла.

— Слушай, — задумчиво выдал я вопрос, переводя взгляд на Димку, — как хоть эту волшебницу зовут, которая из Аверьянова сделала латентного кастрата?

— Бля, — нахмурился Долгих, — а я что-то и забыл, прикинь. Он же ее без конца и края любимой, да дорогой называл.

— Кисой, зайчиком, одуванчиком?

— Ну, типа того, ага, — пожал плечами друг.

— Совсем ебнулся?

— Совсем...

Покачали головой такому печальному факту и синхронно поднялись из-за стола, а затем припустили к машине, которая должна была уже отвезти нас на место проведения турнира.