А мне друзья презентовали белоснежного бультерьера. Жаль, во времена моего детства о таких собаках никто еще слыхом не слыхивал. Как здорово было бы спустить Ларса с поводка, и наблюдать, как отец с криками удирает от него по улице. Но Ларс все равно настигает отца, вцепляется в лодыжку, сбивает с ног… Мы отлично сочетаемся с моей собакой.

Мы с Ларсом приехали в спальный район, где я когда-то жил. Я запарковал машину напротив новой станции метро, раньше ее здесь не было, выпустил пса, и мы отправились пройтись по окрестностям. Миновали школу, где я учился. Новые дома, где раньше стояли хрущобы. Вырубленный парк. Пруды. И вышли в новый, недавно отстроенный микрорайон. Здесь во времена моего детства был пустырь, на котором убили Володю Камышина…

Не сказал бы, что в нем было что-то особенное. Невысокого роста, худощавый, самой невзрачной внешности. Учился Володя Камышин тоже так себе – перебивался с троек на четверки. Но была у него одна черта, которая всегда отличала его от других – упрямое чувство собственного достоинства. Именно так – «упрямое». Камышин всегда говорил правду. И слово «честь» для него было не пустым звуком. Подозреваю, это родители вбили в голову мальчика такие понятия.

– Честь, – говорил Камышин, – потерять легко, а обратно не вернешь.

Мы, выросшие без столь жесткой моральной накачки, откровенно говоря, над Камышиными посмеивались.

Эта самая зацикленность на чести в конце концов Володьку и погубила.

Камышин был из семьи военного. Поэтому в детстве часто переезжал. Ему довелось пожить и на Камчатке, и в Северном Казахстане, и под Мурманском. А закончил он свое путешествие по гарнизонам страны в спальном районе Москвы. Военная карьера Камышина-старшего складывалась удачно, и вместе с новым званием он получил здесь трехкомнатную квартиру.

Володька говорил, что раньше, еще до его рождения, отец сильно выпивал. Но потом, узнав, что у него будет сын, пить зарекся. И с военной выдержкой держал обещание…

Но после Володькиной смерти мне случалось иногда видеть его отца «не в форме». И с военной службы он полетел. Так что форму тоже не носил.

Сдружились с Володькой мы на почве любви к чтению. В нашем классе было всего два ученика, читавших запоем. Помню, как мы выпаливали названия книг – и восхищенно обменивались впечатлениями. Учителям литературы очень нравилась практика чтения вслух. Они вызывали меня или Камышина к доске, и мы читали вслух – порой отрывок, а порой произведение целиком. Они же в это время могли спокойно заняться своими делами. Не покидая, впрочем, класс. Стоило учителю выйти за дверь, внимание слушателей мгновенно рассеивалось. При этом я читал слишком быстро, чем вызывал неудовольствие одноклассников. «Антонина Петровна, он тараторит! Ничего не понятно». А Володька не торопился, интонировал, по-актерски менял голос, переходя к прямой речи. За что снискал славу главного чтеца класса.

Несмотря на любовь ко вполне взрослым книгам, вроде Майн Рида, мы все еще оставались детьми. Любимым нашим развлечением было расставить в углу комнаты солдатиков, и расстреливать их медицинскими черными резинками. При этом гарнизон был четко поделен на моих и володькиных бойцов.

Я вырос из детских игр чуть раньше. И предложил Володьке как-то раз сменять целый мешок солдатиков на пару книжек Фенимора Купера. Он с радостью согласился. А вот мама Камышина, помню, была очень недовольна. Впрочем, обратный обмен так и не состоялся. У Володьки подрастал младший брат, и она сочла, что солдатики ему тоже пригодятся. А Купер у них есть еще – в собрании сочинений…