Антон уже вытащил из кармана смартфон и открыл поисковик, как вдруг увидел Жанну: она стояла среди подруг в боковой рекреации. Как всегда, раскованная и – красивая: с перламутром прямых каштановых волос, едва касающихся плеч, в черной толстовке с мордашкой Микки Мауса на слегка выступающем бюсте, со стройными, плотно облегающими джинсовой тканью, ногами, обутыми в черные полусапожки со множеством блестящих металлических заклепок и цепочек. Но, как ни хотелось Антону услышать ее радостное «Хай, лавли!», видеть ее сейчас было ему тяжело. Злость на тех, кто обидел мать, заслоняла собой все, распространяясь даже на нее, дочь первого зама мэра. Дальше – больше. Мелькнула мысль: а что, если это действительно она сдала его копам?

Сидя в камере, Антон не раз думал об этом, но всякий раз отгонял от себя эти мысли. Жанна нравилась ему не только как девчонка, но и как друг. Несмотря на статус, она была проста и доступна в общении. Но, самое главное, она была предана идее: видя несправедливость, она была готова идти на баррикады, даже если по другую сторону окажется ее родной отец.

А еще она могла расшевелить парней, когда они вдруг начинали ссориться или тянуть резину. Тогда она придумывала им разные обидные клички: Соломон, неуклюжий очкарик с черными кудряшками волос и широкими бедрами, был у нее братцем Кроликом; двойняшки Николай и Борис, высокие светловолосые атлеты, будто сошедшие со страниц журнала «Советский спорт», – Чипом и Дейлом; а круглолицый увалень Глеб – Винни Пухом. Она не раз принимала участие в их акциях, но тогда все проходило без последствий. Сейчас же, после разговора с ректором, в душе Антона все перевернулось: все его подозрения вдруг повылазили наружу, как змеи из нор, и он готов был сказать ей в глаза все, что думает.

– Громов, привет! – радостно крикнула Жанна, увидев, как Антона, замерев у входа на лестничную площадку, уставился на нее. Попрощавшись с подругами, она быстро направилась к нему своей модельной походкой.

– Ну что, проснулся? – весело спросила она, не обращая внимания на его хмурый вид.

– Как видишь, – стараясь быть спокойным, ответил Антон.

– Классно выглядишь, – окинув взглядом костюм друга, усмехнулась Жанна. – На кафедре был? Что сказали?

– Ничего, – посмотрел Антон в сторону.

– Эй, ты чего – встревожилась Жанна. – Тебя что, правда выгнали?

– Хуже.

– В смысле?

– Они закрыли библиотеку.

– Не поняла, – пожала плечами Жанна.

– Библиотеку в институте закрыли… закрывают, сотрудников увольняют.

– Хреново, блин… А ты при чем?

Антон испытующе посмотрел на Жанну, но не заметив на лице ни тени лукавства, грустно ответил:

– Мать там работает, пятнадцать лет стажа.

– Точно, – виновато заморгала Жанна. – И кто этот кринж выдумал, ректор?

– Говорит, что мэр: будто бы тот денег ему дал на вычислительный центр. Врет, конечно! Надавили на него: закроешь библиотеку – будет тебе центр. Он и рад стараться.

Жанна глубоко вздохнула и уставилась на Антона с состраданием.

– Пойдем к Чехову, посидим, кофе попьем.

Антон не возражал, и они стали спускаться по лестнице: недалеко от входа в институт стояла небольшая кофейня "Кофе и книги", которую студенты почему-то прозвали "Чехов".

– Га…ы, б…, – жестко выругалась Жанна сквозь зубы, когда они расположились на барных стульях прямо у окна кофейни.

– Не надо. Ты же знаешь, я не люблю.

– Прости, Антон, но… я их так ненавижу.

– Знаешь, что сказал Хемингуэй о ненависти? Борясь со злом, не увлекайся, чтобы самому не стать злом.

– Ага, "не увлекайся". Легко сказать! У самого-то как, получается?

– Не очень, – признался Антон. – Я даже отца твоего стал подозревать.