– Знаю, – сказал сердито Билов. – Губернатор укоряет меня в бездействии. Вы тоже. Видит Бог, с меня довольно. Отряд мой мал по численности, и я не собираюсь гробить солдат в поле! И Корф, подлюга, не спешит на помощь. А почему? Он выжидает! Бунтовщики разгромят мой отряд и кто виноват будет?

– Иван Карлович, помилосердствуйте! – наседал Елагин. – Как бы то ни было, мы должны усмирить и разгромить бунтовщиков, потому что они поднялись против государыни. И у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как народ в отчаянии теряет голову, а самозванец громит одну крепость за другой!

– Хорошо, – сдался наконец Билов. – Бунт надобно подавить, согласен, ибо в казаков вселился Сатана. Мы выступим ночью.

– Ночью?

– Да, – ответил решительно бригадир. – Мы постараемся проскочить в крепость ночью, чтобы не сражаться в степи. А сейчас всем готовиться к походу!

Поздно вечером отряд Билова построился в походную колонну. Офицеры заняли свои места, и по приказу бригадира отряд вышел за ворота крепости.

Осенняя ночь. По небу медленно ползут тяжёлые тучи, ветер гуляет по степи. В темноте, словно светлячки, светятся угли затухающих костров. Казаки из мятежного войска Пугачёва тихо дремлют, уронив головы на грудь, но не выпуская из рук оружия. Иногда между ними проходят караульные…

В шатре посреди лагеря расположился Пугачёв со своей «свитой». «Государь» греет руки над костром и смотрит на огонь, а у входа сидит Иван Зарубин-Чика, не сводя взгляда с крепости.

Около Пугачёва сидят двое. На подстилке из овчины – Егор Бочков. Перед ним на земле, обняв руками колени и вперив взгляд в «ампиратора», Никита Караваев.

– Чего мы выжидам, обскажите мне на милость, господа советники? – проговорил Пугачёв. – Зазря день минул. Сейчас бы уже в крепостице пировали.

Караваев улыбнулся.

– А что плохого в том? Ведь не кровушку льём напрасно? – спросил он. – Нам бояться нечего! Крепость обречена, и мы все про это очень хорошо знаем!

– Тогда чего выжидам?! – вспылил Пугачёв.

– Государь, – сказал Караваев, – ты настоящий вождь, ты великий человек, ты лучше всех себе подобных! Народ почитает тебя чуть ли не святым, сошедшим к ним с небес на землю. А знаешь ли ты, государь, что я собираюсь сказать, о чём ты даже и не мыслишь? Мы, все твои полковники и советники, посовещались и решили…

– Что, уже без меня совещаетесь и решате?

– Людям, воинам твоим толчок нужен! – мягко продолжил Караваев. – Завтра, перед боем ты, государь, перед войском выступишь. Что говорить будешь – подскажем!

– Постой, а для какова ляду в том надобность приспела? – удивился Пугачёв. – Я поди зараз перед каждой баталией слово говорю. И для чего войску толчок давать?

– Чтобы дисциплина не страдала, государь, – вступил в разговор Егор Бочков. – Нас настораживает, что войско твоё на вольных сабарманов походить начинает. Пропадёт дисциплина – тогда погибель! Казаки поменьше бы карманы себе набивали и мародёрствовали безнаказанно, а всё, что захвачено, не добычей называли, а трофеями и в казну «государеву» сдавали!

– И что я делать должен? – задумался Пугачёв.

– Ещё раз дать понять всем, что ты царь, Петр Фёдорович Третий, – продолжил Караваев. – Надо всегда держать войско в кулаке, чтобы люди не привыкли к тебе как к какому-нибудь атаману, а всегда почитали, боялись и уважали как императора!

– А что, разве эдак быть могёт? – вскинул брови Пугачёв.

– Могёт, но не будет, – усмехнулся Караваев. – С утра перед войском объяви, что Военную коллегию открываешь. В неё судья войти должен, писарь, дьяк…

– Ишь ты! – восхищённо воскликнул «ампиратор», уважительно посмотрев на своих советников. – А почто спозаранку, перед боем, сеё выкрикивать?