Усталость отошла на второй план, когда я все-таки решила изучить полученные вещи. Перечитав письмо в десятый раз, я обратила внимание на фрагмент: «Ты – судья, я – палач». Почему Недруг использовал именно это слово? Судья. Мой отец как раз-таки работает судьей. Еще одно доказательство того, что Недруг долгое время наблюдал за мной. Но зачем? Почему именно я? Последний вопрос навел меня на мысль о том, что Недруг лично знает меня, лично. Ведь ради незнакомого человека он бы так не старался. Вопрос в том, помню ли я его?

Еще один момент, не дававший мне покоя – бумажка с цифрой четыре. Долгое время я не могла понять, почему именно четыре, а не три? Ведь в списке Хлоя идет третьей по счету. Однако, взглянув на список еще раз, я поняла, что не приняла во внимание зачеркнутое имя Тревора. Ведь оно шло третьим, а имя Хлои четвертым. И если это так (а это так) – значит Пол Картер идет следующим.

Резко вскочив с кровати, я побежала домой к Полу. Звонить Хлое не было времени.

Я смутно представляла себе, где именно живет Пол. И если честно, то я не была уверена в точности своей памяти, давшей мне его адрес.

Мимо моих глаз проносились дома, улицы. Судорожно поворачивая голову из стороны в сторону, я пыталась разглядеть его дом. Бежать пришлось долго. Ведь я проживала в пригороде, а он в городе. Перед моим взором раскинулись каменные громадины, когда я когда я преодолела пригород. Отвратительные дома, подумала я. Выглядели они по-разному: где-то они отличались ростом, в каких-то местах цветом. Увидев неоновую табличку, на которой яркими буквами было написано слово бар, я свернула направо и предо мной предстал каменный дом с тремя этажами. Мне сильно не хотелось заходить туда, чувство волнения и тревоги овладело мной. Я простояла около этого сооружения не больше двух минут.

Не осмеливаясь зайти внутрь, я решила обойти дом кругом, на случай, если смогу найти мать или сестру Пола. Те в свою очередь позовут его, и мне не придется заходить в жуткое здание.

Завернув за угол, я увидела заброшенную детскую площадку. Несмазанные качели жутко поскрипывали от мимолетных дуновений ветра. Деревянная лошадка-качалка боком лежала на земле. Облепленная краска лишь уродовала ее. А на том месте, где должен находиться глаз, его не было. Одиноко лежавшая горстка песка свидетельствовала от том, что некогда здесь была песочница. Глядя на эту картину, у меня сложилось впечатление, будто давно игравшие здесь дети, сами покинули эту площадку, не в силах больше находиться на ней. Будто бы площадка сама их выгнала. Мне стало дурно. Я отвела взгляд и пошла дальше.

На другой стороне уже не было старых качелей, лошадок-качалок и тому подобного. Натянутые веревки с бельем развивали по ветру. Казалось, будто среди развешанных тряпок кто-то ходил, а бегающая тень скакала по белым тканям.

– Кто это? – спросила я. Ветер заглушал мой голос, отчего мне пришлось сказать громче: – Кто это? – никакой реакции. – Покажись, – требовала я, а жуткая тень в это время насмехалась надо мной, перебегая с одной ткани на другую.

Решительным шагом я направилась к развешанному белью. Не люблю, когда меня игнорируют. Вся смелость и решительность тут же испарились, когда я сдернула ткань, на которой была тень. Как только она оказалась на земле, предо мной предстал некто в такой же уродливой маске, что была на мертвом Мэтте: черный холщовый мешок, с белым улыбающимся смайликом. Мой рот в ужасе открылся, а глаза расширились. На секунду застыв, я резко побежала за угол и тут же в кого-то врезалась. Это оказалась мать Пола. Она с тревогой посмотрела на меня. «Что случилось?» – взглядом спросила женщина. В ответ я пальцем указала за угол.