Федеральные деньги поддерживали местную экономику на плаву – по крайней мере, на юго-западе, в окрестностях Сиэтла и на побережье Флориды, – но экономический рост был вялым, процветание хрупким, и Сара тревожилась за дочь: ее муж, лицензированный трубопроводчик, до недавнего времени работал в Тампе на дистрибьютора природного газа, но сейчас отправился в неоплачиваемый отпуск на неопределенный срок. Семья жила в трейлере на федеральное пособие и при этом воспитывала трехлетнего внука Сары по имени Бастер.

– Согласитесь, необычное имя для мальчика, – говорила она. – Бастер, ну прямо как Бастер Китон, звезда немого кино. И вот что любопытно: ему действительно подходит это имя!

Я заметил, что имена чем-то похожи на одежду. Бывает, ты носишь имя, а бывает наоборот: имя носит тебя. «Да что вы говорите, Тайлер Дюпре!» – воскликнула Сара, и я глупо улыбнулся.

– Одного не могу понять, – тараторила она, – как в наше время молодые люди решаются завести ребенка. Как бы ужасно это ни звучало. Разумеется, против Бастера я ничего не имею, люблю его всей душой и желаю ему долгой счастливой жизни. Но то и дело задумываюсь, какова вероятность, что мое пожелание сбудется.

– Иногда людям нужна причина, чтобы надеяться, – предположил я.

Не эту ли простую истину хотела донести до меня Жизель?

– С другой стороны, – сказала Сара, – многие принципиально отказываются рожать детей, утверждая, что ими движет милосердие. Вроде как лучший способ проявить заботу о ребенке – избавить его от грядущих страданий, уготованных всем нам.

– Думаю, никто не знает, что нам уготовано.

– Ну а как же точка невозврата и все такое?

– Она уже пройдена, но мы все еще живы. По той или иной причине.

Сара изогнула бровь дугой:

– Считаете, на то есть причины, доктор Дюпре?

Мы еще немного поболтали; потом Сара объявила, что ей обязательно надо поспать, подложила под шею миниатюрную подушку и откинулась на подголовник. В иллюминаторе, частично скрытом фигурой безучастного русского, виднелось угольно-черное ночное небо. Смотреть там было не на что, кроме отражения лампочки, расположенной над моим креслом; приглушив свет, я уперся взглядом в колени.

По глупости я сдал все свое чтение в багаж, но в кармашке кресла перед Сарой обнаружился потрепанный журнал в простой белой обложке. Потянувшись, я вытащил его и прочел название: «Врата». Религиозное издание. Его, наверное, оставил прежний пассажир.

Я пролистал журнал, предсказуемо подумав о Диане. За годы, прошедшие с неудачного удара по артефактам Спина, в движении «Новое Царствие» произошел раскол. Основатели отреклись от него, а счастливая концепция полового коммунизма потерпела крах под давлением венерических заболеваний и присущего людям собственничества. Сегодня уже никто, включая даже тех, кто находился в авангарде ультрамодных религиозных течений, не называл себя последователем «Нового Царствия» без поясняющих дополнений – «я гекторианец, претерист (полный или частичный), реконструкционист Царствия», кто угодно, только не член НЦ. Круг экстазиса, по которому Саймон с Дианой пустились летом нашей встречи в Беркширах, распался.

С демографической точки зрения ни одна из выживших фракций НЦ не представляла из себя ничего особенного. Одни лишь «Южные баптисты» превосходили численностью все секты «Царствия», вместе взятые. Однако благодаря милленаристской сущности, это движение внесло свою диспропорциональную лепту в религиозное беспокойство, окружавшее Спин. Отчасти из-за «Нового Царствия» шоссе пестрели билбордами, провозглашающими наступление Великой скорби, а множеству традиционных церквей пришлось обратить самое пристальное внимание на вопрос Апокалипсиса.