– Он думает, что его командирский голос меня раздражает. Наивный.

Клим тем временем, разложив на коленях карту, закатанную в полиэтилен, и сверяясь с компасом, определял местоположение отряда. От места предыдущего привала они продвинулись не намного, километра на полтора строго на юг. Еще с полкилометра – и откроется очередная протока – узкая, как канализационный сток, и такая же смердящая, одна из двух десятков, что они прошли, одна из тысячи, что змеились в этом проклятом заброшенном краю – северной части Каспия. Одни из них выходили к морю, другие переплетались между собой, порой образуя небольшие озера. Как в карело-финских шхерах, где Клим бывал не однажды. И всякий раз, углубляясь в их хитросплетения, его посещала мысль: еще один поворот, излучина, ерик, похожие друг на друга как две капли, и он навсегда останется блуждать в шхерах страны тысячи озер. Страх перед водными лабиринтами давно прошел, но тогда его, пятнадцатилетнего паренька, страхи брали за горло не на шутку.

В самом начале рейда он рассказал об этом товарищам и услышал слегка надтреснутый голос Эфира:

– Да и здесь не сахар. А сахарный тростник…

Чертовы шхеры вымотали донельзя, бесовская растительность угнетала, природа издевалась над спецами, показывая свою бесконечность и не радуя разнообразием ландшафта. С ума можно сойти. Вернешься из рейда, а среди экипажей военно-морской базы начнутся подколки: «Серый, ну как водичка на Черноморском побережье?» Вернешься засушенным кленовым листом, а если говорить про всю группу – то гербарием, мать его!

«Не врубился…» – повторил старший сержант издевательскую, но понятную ему, командиру, подковырку. Но в том-то и дело, что «врубился» – с топографией у Сергея Климова было все в порядке еще на срочной, а здесь, в центре спецподготовки «Дельта», этому искусству учат чуть ли не с первых часов, без этой науки ты не разведчик, а щенок слепой.

И уже не удивляло, что порой на карте – дороги, а на деле – направления.

Клим почти вывел свою группу в заданный район, причем с той стороны, откуда ее не ждали. Бойцы шли уже три дня, высадившись на надувной десантной лодке в квадрате 257 и притопив ее в неприметной протоке, потерявшейся в могучих порослях тальника. Они действительно не шли, а перли то непролазными трясинами, то непроходимыми чащобами. Каждый боец понимал цену задачи (или изо всех сил старался понимать) – по сути, экзамена «на фоне учений, моделирующих боевую операцию», – и вот… «Не врубился…»

– Подъем! – скомандовал Клим. – Эй там, на палубе! Слуховые аппараты вышли из строя?

– С аппаратами все отлично, – отозвался Земля. – А вот с личным… – Он смотрел на командира, который взял за привычку носить два ножа. Один «катран» крепился на поясе, другой – под коленом. – Ты бы сменил головного, Клим. У меня все руки отсохли. Я целый час косил эти заросли.

– Попробуй своим острым языком.

– Да, попробуй, – вставил Михайлов по кличке Мелкий. – У меня задница не брита.

Алексей удивленно вскинул брови:

– Вчера вечером я этого не заметил. Может, в темноте не разглядел?

– Ну хватит! – осадил бойцов старший сержант. – Достали! Мелкий – вперед!

Теперь камыш рубил Михаил Михайлов – подрывник по специальности. Забросив за спину «вал» с оптикой, обмотанный тряпьем, он методично прорубал дорогу, шаг за шагом приближаясь к цели. Которая, казалось, затерялась где-то на краю галактики. А здесь – дикий, заброшенный край. Кулики и серые цапли не боятся, словно видят человека впервые. Камышовый лунь раскинул свои почти метровые крылья и, как самолет с импульсными радиолокаторами нижнего обзора, гордо кружит на высоте, поблескивая серебристо-белыми «подмышками». А вокруг него мечутся, как истребители, черно-белые крачки. Мошкара, стрекозы, лягушки; отчего-то пугающие своим длинным носом землеройки, без устали пожирающие насекомых… Действительно, как на другой планете.