. С точки зрения Делеза, «между событиями-эффектами и языком – самой возможностью языка – имеется существенная связь. Именно события выражаются или могут быть выражены, высказываются или могут быть высказаны – по крайней мере, в возможных предложениях»[71].

Для нашего исследования интересен подход Делеза к визуализации времени через определение «идеального события» как некоторого набора точек, определенного последовательностью и суперпозицией сингулярных точек, образующих график (математическую кривую), которая может визуализировать физическое положение вещей или психологическую личность. Каждая такая точка имеет свое место и направление, представляет собой «поворотные пункты и точки сгибов; узкие места, узлы, преддверия и центры; точки плавления, конденсации и кипения; точки слез и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, точки чувствительности»[72]. Концепция Делеза создала предпосылки для создания event-анализа.

Важное замечание о состоянии событийной кривой, особенностях критических точек в ней сделал Шарль Пеги. «У событий есть критические точки, так же как у температуры есть критические точки: точки плавления, замерзания, кипения, конденсации, коагуляции и кристаллизации. Внутри события есть даже состояния перенасыщения, которые осаждаются, кристаллизуются и устанавливаются только посредством введения фрагмента будущего события»[73].

В работах Ж.-Л. Нанси существенной характеристикой события является его прерывание, остановка или отмена текущего состояния. «Мир всегда возникает всякий раз посредством уникального, здесь-и-сейчасного (locale-instantanee) оборота событий[74]. «Нанси выводит это свойство из онтологии события, само бытие сообщества делает имманентность или тотальность невозможной»[75]. Ж.-Л. Нанси называет способность сингулярностей к коммуникациям «открытостью связи несвязности». Как результат, сингулярные субъекты достигают обращенности друг к другу[76]. «То, что имеется в виду под названием «неожиданность» («surprise»), не является только атрибутом, качеством или свойством события, но самим событием, его бытием и его сущностью.[77] «Наступление истинного как реального – содержание понятия – дисквалифицирует событие – простую повествовательную репрезентацию»[78]. В результате Нанси приходит к выводу, что событийность всегда результат внезапности, который происходит в мышлении наблюдателя[79]. Анализируя этот тезис Нанси, можно утверждать, что одно и то же изменение в любой системе может одновременно быть событием и не быть им.

Сингулярную действительность в терминах посмодернистской философии можно представить как хаосмос, которому присуща своя мультилогика, отличная от аристотелевской логики, и в котором существуют правила конструирования, реконструкции и деконструкции событий. Это самоуправляющийся хаос, «порядок внутри беспорядка»[80].

Согласно А. Бадью[81], понятие «матема» тождественно событию, которое есть путь, ведущий от Г. Кантора к П. Коэну (математики, работавшие над созданием и развитием «теории множеств»). Рациональная мысль о бытии освобождается от верховенства языка. Только при учете существования произвольных множественностей, не ограниченных свойствами языка, мы можем приблизиться к истине. Поэтому не бывает знания истины, существует лишь производство истин. Истина, продуманная математически, является родовой и избегает всякого точного обозначения. Она избыточна по отношению к тому, что производит различение. Поскольку не поддается осмыслению количество соотношений между элементами бесконечного множества и количеством самих элементов. Это соотношение, согласно теореме Кантора, не представляет возможности установить какую-либо меру. Тогда любую истину можно рассматривать как прикрепленное неопределенным образом к событию бесконечное производство, которое невозможно свести к установленным знаниям, поскольку оно определяется деятельностью тех, кто пребывает в пределах этого событию. Таким образом, событие – событие в родовой множественности как бытия-в-истине множественного, т. е. как истины бытия как такового.