Голем при ярком освещении поражал своей красотой. Кто бы ни сотворил его, чувство прекрасного у него было отменное. Каждая чешуйка в отдельности являла собой произведение искусства. Ультрамариновая, с чёрной неровной узорчатой окантовкой, она сверкала и переливалась, как бы лишний раз напоминая, что сделана из редкого и прекрасного металла. Чешуя была крупная, лежала аккуратно, чешуйка к чешуйке, и даже не топорщилась при движениях металлической приплюснутой головы.

Оторвавшись от созерцания своего загадочного проводника, Лайгон, наконец, огляделся. Они бежали через копи. Именно здесь недлы добывали ореливий для своих ловушек. А потом, видимо, отправляли куда-то ещё ниже: с грохотом и скрежетом по некоему подобию железнодорожных путей вниз и в темноту уносились вагонетки с осколками ореливия. Маг с ужасом предположил, что замыслил змей. Вернее, не замыслил, а что было заложено в него. Маршрут оставлял желать лучшего.

Голем был юркий и изворотливый: легко обползал все препятствия, что встречались на его пути, при этом скорости не снижал. Бегущие за ним валинкарцы препятствия преимущественно могли перепрыгнуть: в основном на полу валялись либо какие-то куски камня, либо инструменты, либо запчасти. Не всё металлическое было из ореливия, а это означало, что и другие полезные ископаемые недлы освоили для использования в быту.

Змей достиг тупика, который оканчивался не отвесной, но весьма не внушающей доверия скалой, и невозмутимо пополз вверх по стене. По крайней мере, сперва валинкарцам именно так и показалось, но, приглядевшись, они увидели немного выступающие из камня уступы, за которые и цеплялся голем. Мужчины мешкали, и голос змеи повторил:

- Следовать! За мной!

- Обратного пути нет, Лайгон, - констатировал Феронд и первым отправился за големом.

Лайгон тоже шагнул на уступ, разворачиваясь боком, потому что иначе устоять было невозможно. Тропа была опасной и вела немного вверх, отчего риск поскользнуться возрастал. Феронд шёл осторожно, всем телом вжимаясь в каменную стену, чтобы как можно дальше находиться от опасного края. Но камень был прочным, и вскоре путники перестали опасаться каждого своего движения. Тропа была надёжной. Теперь всё зависело лишь от самих ступивших на неё, пройдут ли они до необходимого участка. Желание жить и снова обрести свободу было настолько сильным, что Лайгон и Феронд были готовы на всё. Особенно теперь. Так далеко от своей камеры они не заходили уже несколько недель.

Змей вёл вперёд и вперёд, пока не достиг места назначения. Валинкарцы сперва и не поняли, что уже пришли, поскольку ничего примечательного не было. Они так же перемещались, прижимаясь спинами к стене и пытаясь руками нащупать хоть что-то, за что можно было бы уцепиться в случае потери равновесия. Но змей возвестил:

- Следовать! За мной!

Валинкарцы не успели понять, что от них требуется, как ноги их оказались обвиты холодным ультрамариновым телом змеи, после чего тяжёлая металлическая голова дёрнула своё длинное тело в обрыв. Мужчины не успели, да и не смогли бы противостоять голему. Увесистое металлическое пресмыкающееся потянуло их на дно тёмной пропасти, откуда доносился грохот и скрежет бегущих вагонеток.

Лайгон закричал. Не столько от страха, сколько от неожиданности и обиды. Собственный крик заставил мага ощутить себя слабым. Конечно, не каждый день металлическая змея сталкивала его с обрыва в неизвестность, но всё же мужчина укорил себя в несдержанности, одновременно ловя себя на мысли, что не о том он беспокоится, летя вниз на бешеной скорости. Но рот он всё же закрыл, и удивлением продолжая слышать крик и не сразу понимая, что эмоции не смог скрыть не он один. Феронд тоже кричал, причём лично его этот факт ничуть не смущал. Он, в отличии от мага, привык выказывать свои чувства в сражениях криком и рычанием, так что эта смертельно опасная ситуация вызвала у него вполне закономерную реакцию: выразить негодование и возмущение через полный злости крик.