– Да, и она чудесно пела и играла на пианино. Пока не умерла. – Папа поставил на поднос горшочки с черенками. – Думаю, ваша мама была привязана к ней, ей не хотелось бы видеть, как разрушают её дом. – Он толкнул дверь чёрного хода. – Если бы его перестроили, это разбило бы ей сердце.

– Да, разбило бы. – Это мама снова ворвалась на кухню, громко хлопнув дверью и размахивая ощипанной курицей. – Мне было бы невыносимо видеть, как толпа типов вроде этого прикатят сюда на своих бээмвэ и устроят гольф-клуб на лужайке Айрин. Я бы… Я бы расплакалась.

– Держу пари, они построили бы плавательный бассейн в огороженном саду, – сказал Нед. – И установили бы везде фонари, которые сбили бы с толку светлячков, так что они все погибли бы.

Я смотрела, как мама рубит курицу на куски и бросает их в кастрюлю. Она громко шмыгнула носом.

– Может быть, мы могли бы мы спасти её личные вещи? – спросила я. – Хотя бы книги?

Отложив кухонный топорик-секач, мама отошла к раковине, чтобы смыть кровь с рук, и сказала:

– Они не наши, Лотти, то есть, строго говоря, это было бы кражей. Но всё это кажется мне очень странным. Я думала, что Айрин оставила имущество внучатой племяннице. Я слышала об этом от поверенных. – Мама посмотрела на кухонный буфет. – У меня есть ключ. Где-то. И я уже позаимствовала несколько книг, но, если только у этого человека нет склонности к приключенческой литературе, я не думаю, что он будет сожалеть о них. Может быть, не мешало бы спасти ещё что-нибудь из её вещей.

– Да, это было бы здорово, – сказала я. – Потому что в остальном это всего лишь дом, и в последний раз, когда я видела его, в водосточных желобах проросли деревца, а камни покрылись мхом. Этому месту требуется уход, было бы славно, если бы там сделали спа…

Я замолчала. Мамины глаза наполнились слезами, и мне стало не по себе. Она повернулась ко мне.

– Сделать нужно совсем другое, Лотти. Было бы славно, если бы его отреставрировали и вернули былую красоту. Но одно дело просто скосить траву, и совсем другое – выкорчёвывать деревья и выкапывать лунки для гольфа. – Мама вытерла нос рукавом. – И отель – это совсем не то же самое, что дом. Мне просто невыносима мысль о том, что там всё выпотрошат и заменят на фальшивку, это было бы…

– Я понимаю, – тихо проговорила я.

Хотя я не понимала, не совсем понимала. Помимо всего прочего, я не понимала, как сама к этому отношусь. Мне не хотелось, чтобы мужчина в дорогом костюме завладел вещами Айрин. Мне, правда, не хотелось, чтобы он руководил строителями, стоял у старой железной кровати Айрин, ступал до блеска начищенными ботинками по её потёртым коврам… Но при этом мне было приятно представлять, каким мог бы стать этот дом без отвратительной кухни и с совершенно белыми и сияющими комнатами. С чистой и починенной лестницей, со срубленными с фронтона деревьями.

Я открыла было рот, чтобы заговорить, но решила не делать этого.

Может быть, я спрошу обо всём этом Софию во время поездки, она должна что-то знать.

Если, конечно, она вообще захочет, чтобы нас с ней видели вместе.

Автобус уходил через десять минут. Папа предложил подвезти нас в школу, но лучше бы он этого не делал. Наша машина была собрана в прошлом веке, даже в прошлом тысячелетии. Когда-то она была красной, но краска давно стёрлась, и теперь машина стала отчасти серебристой, если не считать днища (оно всё ещё было красным). В последний раз, когда мама возила её на автомойку, половина краски слезла.

Я ненавидела эту машину.

По пути в школу мы проехали мимо дома Айрин, стоявшего в тени окружавших его высоких ясеней. По ветвям скакали белки, а дом будто смотрел на нас тёмными грязными окнами.