Липатова что-то подхватило, будто ураганным ветром. Не думая о последствиях, вбежал в кафе, вихрем к столику Аллы, схватил ее за плечо. Она вытаращила глаза. Сейчас закричит. Но Борецкая кричать не стала, только засмеялась тем заразительным, но не совсем естественным смехом, каким умела смеяться только она.

– Ты только что…. Через забор, что ли перемахнул, Липатов?

Подмены не заметила, выдохнул Юра, значит и меня она видит таким, каким я был раньше. Странно все это, но сейчас не до рассуждений. Выдернул ее из-за стола.

– Скорее, пойдем!

– С ума сошел, что случилось?

– Потом, да не упирайся же!

– Деньги. Я еще не расплатилась.

Из кармана Липатов выгреб кучу бумажек, кинул на стол, спохватился. Тогда деньги были неденоминированные. С тремя нулями. Их аннулировали, кажется, в январе 98-го. Интересно, конечно, какие деньги увидят официанты, старые или новые, но опыт лучше провести в другом месте. Забрал купюры.

– Он и заплатит.

– Кто «он»? Да объясни же, наконец!

– Некогда.

Подхватил Аллочку, почти вынес на руках из заведения, не оглядываясь, побежал с ней по Пятницкой. Так и неслись метров двести. Она не упиралась, лишь тяжело дышала и иногда принималась хохотать. Заметив ряженого швейцара у хохлятской корчмы «Хуторок», свернул в предупредительно открытую дверь, приземлился в дальнем углу зала за плетеной перегородкой.

– Ты объяснишь, что происходит?

– Не беспокойся, не белая горячка, – произнес Юра, внимательно слушая свой голос. Такой же, как раньше? Впрочем, голоса, кажется, никогда не меняются и какая, в сущности, разница, меня-то Аллочка воспринимает прежним. Или нет? – Скажи, я не изменился… за эти пару минут?

Аллочка прищурила глаза, наклонила голову, секунд десять молчала.

– Изменился.

У Юры закололо сердце. Сейчас начнется. А что начнется он и сам не знал.

– Изменился, – повторила Борецкая. – Ты вдруг совершенно протрезвел, даже не пахнет. Как тебе это удалось?

– Ну а в остальном?

– Хм. Нос на месте, глаза такие же голубые. Остальное еще не проверяла, – слегка прикоснулась она мыском туфли к его внутренней стороне бедра. – Почему ты утащил меня из кафе, кого-то с работы увидел?

Да, Аллочка была любвеобильна во всех отношениях. Даже чрезмерно. Могла заниматься сексом где угодно и когда угодно.

– У них там газовый баллон загорелся, – соврал Липатов, – мог рвануть. У тебя ко мне был серьезный разговор.

Подошел официант, положил две книжечки меню. Липатова очень заинтересовало, сможет ли он есть пищу и будет ли она усваиваться в его желудке. И вообще, насколько вписывается он я в этот давно изменившийся мир?

– Можно я тебя поцелую? – вдруг спросил он Аллочку.

Борецкая опять залилась смехом.

– Ты же не любишь целоваться, Липатов, даже в постели.

Не дожидаясь позволения, перегнулся через стол, взял Борецкую за голову, припал к губам. Целовал не слегка, а тяжело, взасос. Отчетливо ощутил ее вкус и возбуждение. Приятное тепло разлилось и по его телу. Материальный контакт прошел успешно.

Принесенные пельмени в жирной сметане тоже оказали вполне полноценное воздействие на организм. Были ароматны и вкусны.

– Ты хотела о чем-то поговорить, – снова напомнил Липатов.

– Я хочу сделать тебе предложение. Почему не спрашиваешь какое? Ладно, не напрягайся. Женись на мне.

Юра подавился пельменями, схватил первую попавшуюся емкость, хлебнул еще и крепкого уксуса. Обожгло горло, потекли слезы, но Алла не торопилась вставать, хлопать его по спине. Кроме того, она даже не улыбнулась. Сплюнув в салфетку пельменину, Липатов утерся носовым платком и как только смог говорить, четко ответил: