В отблесках дрожащего пламени матово отсвечивали монолитные стены и потолок, наводившие на мысль о саркофаге, а отнюдь не о пещере. Было здесь сухо и тепло, и обстановка самая комфортная – в углу навалена груда пахучего сена с наброшенной поверху парой потертых тулупчиков.

В центре пещеры обычная буржуйка, труба которой была воткнута в отверстие на каменном своде, а рядом с ней громоздилась порядочная куча заранее заготовленного хвороста.

– Скидывайте амуницию, мешки и все оружие у входа. Одежду тоже снимайте да отжимайте досуха. Там в стенках крючья вбиты, на них вешайте, через пару часов все просохнет. В исподнем походите, оно на вас высохнет!

Негромкий, но донельзя властный голос Фомина вывел всех из короткого ступора. Еще бы – вместо холодной ночи и клацанья зубами в сырой одежде, ведь разжечь костер в мокром лесу невозможно, да и не из чего, заполучить такое сухое и теплое местечко.

Одежду скидывали быстро, помогая друг другу стягивать заскорузлые от грязи мокрые гимнастерки. Отжимаемая сильными руками вода мутными ручейками утекала в трещину в каменном полу. Потом встряхивали ткань, расправляя, и бережно развешивали форму на стенках.

Фомин в это время растопил печку, поставил на плиту закопченный чайник, лишь потом принялся раздеваться, выкручивая одежду мозолистыми крепкими ладонями.

– Дым от печки не увидят на той стороне? – осторожно поинтересовался кто-то из близнецов.

– Хворост сухой, дымка почти не даст, – спокойно ответил Фомин, встряхивая кальсоны. – Он по расщелине рассыпается, а камни и так парят. Да и ветер идет в другую сторону, не унюхают.

– А что это за пещера, Семен Федотыч? – механик обвел вокруг себя руками и удивленно покачал головой.

– Капище древнее, языческое, – равнодушно произнес Фомин, натягивая на себя воглую нательную рубаху.

– Чего-чего?

– Здесь, Алеша, кровавые жертвы древним богам приносили, и до сих пор приносят…

– Как?! – удивленно спросили разом все, и только капитан промолчал, хмуря брови и думая о чем-то своем.

– А так! – отрезал Фомин таким тоном, что всем стало ясно, что лучше его о том не спрашивать.

Он подошел к небольшому штабелю ящиков, что стояли в дальнем углу, порылся, что-то достал и вернулся к печке. Выложил на самодельный столик пару пачек папирос, жестянку с кусками колотого сахара, пачку чая и коробку с немецкими галетами.

– Курите, сынки, и сразу чистите оружие. А то оно у вас все в грязи и заест сразу, если стрельба начнется. Вон стоит банка германская, там масло и ветошь. А пока подымим, день больно тяжелый выпал.

– Спасибо, Федотыч! Откуда роскошь?

Его экипаж дружно потянулся к открытой пачке «Казбека», и лишь близнецы остались стоять в стороне и не проявили оживления – они оказались некурящими.

– Подальше положишь – поближе возьмешь! – Фомин хмыкнул. – Это моя берлога! Жить здесь мы сможем долго. Но… – Он многозначительно посмотрел. – Недельку-другую отсидимся и за дела наши скорбные примемся.

– Куда уж скорбнее! – Шмайсер сплюнул на пол под ноги. – Федотыч, ты о чем толкуешь?

– А то, сокол ты мой ясный, что надо нам, отсюда выбравшись, на ту сторону болота подаваться и начинать красные сопли выбивать. Тропку на остров никто окромя меня не знает, сюда никто не дойдет. Будем делать вылазки, здесь отсиживаться. Желательно и парочку энкавэдэшников живьем взять, тогда на остров сможем ходить беспрепятственно…

– А может, тут и пересидим? – Попович оглядел пещеру. – Нас отсюда так сразу не выколупаешь…

– Ага! – Путт зло сплюнул. – А ты чего тогда всю войну в подполе или на чердаке не пересидел? Прав Федотыч! Нужно передохнуть и по их тылам шустрить начинать!