Кумушница сглотнула – так, что натянулась желтая дряблая кожа на цыплячьей шейке, с усилием, будто валуны ворочала, оторвала взгляд от Таньки и сдавленно прошептала:

– К-какой такой…

– Серенький, с ушками. – Танька выразительно помахала ладошками возле собственных ушей. – Но не зайчик, нет! Ну кто-то же должен был прийти к лесной осине, встать лицом на запад и позвать «умершего-убитого, заблудшего-некрещеного и Безымень-След, Тень человечью…» – Танька кивнула на Безыменя. Лицо существа оставалось гладким, как яйцо. Он был неподвижен, словно труп, без чужого лица отключенный от света, и звука, и вкуса, и всего! – Сами по себе они не появляются, их наслать надо. Кто-то должен был проломить защиту над домом – Кумушнице с Безыменем такое не по силам. Я почему-то подозреваю, что это наш старый серокожий знакомый – правда, раньше он не был настолько силен, чтоб ведьмовскую защиту снести. Ладно, разберемся. – Вопрос по существу – где эта сволочь?

– А и не скажу, – поджимая сухонькие губки, объявила Кумушница. – Жить хочу.

Танька пару мгновений еще рассматривала ее, потом разочарованно отвернулась:

– Великая вещь – репутация, – вздохнула она. – Его – неизвестно, где-то там – ты боишься больше, чем меня здесь. Что остается делать? Только зарабатывать репутацию. Прям на тебе.

Голубенькие глазенки Кумушницы стали бесцветными от охватившей ее неуверенности… и первых проблесков страха.

– Лезь в погреб! – скомандовала Танька Марине. – Мне нужна банка огурцов – пытать буду!

– Огурцами? – белокурая ведьма так растерялась, что даже огрызаться не стала.

Взгляд Таньки стал настолько уничтожающим, что даже Маринка смутилась.

– Конечно нет! Таких идиотов, чтоб огурцами пытать, просто не существует! Пытают рассолом, – и, насладившись общим молчанием, принялась загибать пальцы. – Иркина бабка туда и соль, и чесночок кладет, и укропчик… Полный набор всего, чего вы боитесь, – сообщила она Кумушнице. – У приятеля твоего рта нету, остаешься ты!

– Я не буду пить! – промычала та и крепко стиснула зубы.

– Ха! – выдала Танька… и из аптечного шкафчика над холодильником вытащила упакованную в целлофан здоровенную клизму.

Как пройдется по дворцу,

            Беломраморну крыльцу,

Затанцует краковяк – все он делает не так,

Если спляшет он галоп – получаешь сразу в лоб,

Заиграют польку – будет очень больно.

На мазурку позовет тот, кто в зеркале живет!

Танька недоуменно уставилась на Кумушницу.

– Это чего было? – поинтересовалась она.

– Ты ж такая умная! – скаля мелкие, совсем не человеческие зубки, прошипела старушонка. – Догадайся!

– Ага, я умная, – кивнула Танька и со зловещим хрустом распечатала целлофановую упаковку клизмы.

– Может, все-таки расшифруешь это ее… поэтическое творчество? – угрюмо предложила Марина, глядя на неистово бьющуюся в крапивных путах Кумушницу. – Или пусть вон Вика в погреб лезет… или Лика…

– Я тоже боюсь! – запротестовала Лика. – Если здесь такое делается, представляете, что там может быть?

– Не боюсь я вовсе! – взвилась Маринка. – Просто… это ниже моего достоинства.

– Погреб – он довольно-таки низко. Прям под землей, – согласилась Танька.

– Я полезу, – поднялся Богдан.

– А ты уже не боишься, что тебя девушки не любят? – обернулась к нему Танька. – Успокоился, расслабился, готов вместе с тупыми блондинками по подвалам шастать?

– Я не вместе, я вместо…

– Сама тупая! – взвизгнула Марина.

– Я еще и сама блондинка, – напомнила Танька, эффектным жестом отбрасывая назад светлую челку. – Ты мне нужен здесь, – шикнула она на Богдана. – И полковник тоже. А эти четверо все равно ничего не делают, только треплются под руку! Пусть или помогают, или валят отсюда!