Василий подпалил фитилек одной свечи. Ее света было достаточно, чтобы сориентироваться в обстановке. Он положил папки на комод и открыл ту, в которой обнаружил первое письмо в свой адрес. Перед его глазами лежали чистые листы бумаги. Вторая папка ничем не отличалась от первой.

– Что же, – проговорил Василий, обращаясь к самому себе. – время новых инструкций еще не подошло, а потому, как настоящий опер, приступаю к осмотру вверенного мне помещения. Прежде всего, нужно определиться с постелью. Она, явно, должна храниться в комоде…

Выдвинув наружу верхний ящик комода, Василий обнаружил письмо, сложенное треугольником, как складывались те, что отправлялись воинам на фронт. « Дорогому племяннику Васе» значилось на письме.

– Может быть, я лезу в чужую переписку? – Задал самому себе вопрос Василий. – Но, в то же время, коли я отправлен какой-то силой по этому адресу, письмо написано для меня. Читаю!

Он развернул письмо, которое представляло собой три исписанных мелким почерком тетрадных листа в линейку.

«Дорогой племяш! – Писалось ровным почерком забытой каллиграфии. – Уж, если ты читаешь это письмо, то я покинул этот мир и отправился на суд Божий за все грехи свои. Знай, что буду очень опечален в последние минуты жизни своей от того, что не смог прижать к сердцу своего героя племяша, о существовании которого узнал случайно, через военкомат, который сообщил мне, что жив ты и воюешь с бандами на Карпатах. Всегда считал, что сгинули вы все, когда банда атамана Шалого пожгла станицу. Не знаю, каким чудом ты остался жив. Видать была на то воля Господа нашего. Я рад тому, как все обернулось, и очень хотел с тобой повидаться. Теперь уж этому не бывать. Знай, что тебе совсем не надо краснеть за своего дядьку. Я честно отслужил в Гражданскую. За родителей твоих и братьев, сполна отомстил. Не один белый гад молил меня о пощаде, когда воздавалось ему за дела его сослуживцев. Потом получил ранение в ногу и был списан, под чистую, на гражданку. Тут нашел себе и супругу верную, с которой и прожил в добре и согласии много лет, пока не проводил ее в последнюю дорогу. Домик, в котором ты сейчас – ее приданое. От родителей в наследство остался. Владей теперь. Завещание на тебя писано. Отдал на сохранность в местком комбината. Там забери. Знал, что надеть тебе что-то из „гражданки“ понадобится, потому купил тебе всю одежду на свой рост. Одной мы крови. Потому не очень в размерах разниться можем меж собой. Ежели чего – подгонишь в мастерской. Все в шифоньере. И костюм, и рубашки с галстуками, и плащ, и пальто. Шляпу выбирал на свой вкус. Коли что не так, извини. В кармане пальто денег немного, что осталось у меня без надобности. И еще… Это – самое главное. В комоде, под последним ящиком лежит старая трость. Когда-то, когда ранен был в ногу, мои сослуживцы отобрали ее для меня у какого-то буржуя. С ней и проходил, пока совсем на ногу не стал. А потом бросил в угол в прихожей и забыл про нее. Совсем недавно под руку подвернулась. Стал ее из угла вытаскивать, а она возьми, да и разделись на две половинки. Пустотелой оказалась. А из пустоты ее на пол высыпались три десятка червонцев золотых и перстень с большим камнем. Что за камень, сам определишь. Ты теперь владелец и этих ценностей. Наследство это твое. Оказалось, что в ручке трости механизм был скрыт, как ее надвое разделить. Я все на место положил, запор защелкнул, и трость уложил под последний ящик комода, завернув в клеенку для сохранности. Там и найдешь. Вот и все. Жаль, что не довелось обнять тебя горячо. Бог тебе в помощь во всех делах твоих! Прости, ели ты партийный, а я тебя все к Боргу ворочу. Прощай теперь уж навсегда».