– Так точно, на том же самом.

Воейков поднялся, не спеша подошел к большому окну, размеры которого соответствовали размерам кабинета; открыл створку. В духоту кабинета тотчас ворвался бодрящий воздух с берега Невы. Воейков жадно вздохнул, словно ему не хватало кислорода, потом повернулся, подошёл к сидящему Ярцеву и произнёс то, ради чего, наверное, и вызвал его:

– Поручик, вы нам подходите. А посему переводитесь служить в секретную экспедицию при Военном министерстве.

Ярцев поднялся, стоял по стойке «смирно», слушал уже стоя. И вдруг невольно спросил:

– Прошу прощения, господин полковник, но вы только что сказали «секретная экспедиция». Не будете ли вы столь любезным, чтобы пояснить, что это такое?

Воейков, похоже, ожидал подобный вопрос:

– Любопытство, граф, в нашем деле похвальное качество. Узнаете, узнаете и совсем скоро, – сухо произнёс он и, попросив подождать, вышел.

Вернулся он минут через десять:

– Прошу следовать за мной.

Они вошли в большой просторный кабинет, заметно больший, чем кабинет Воейкова. Увидев сидящего за столом человека в генеральском мундире, поручик Ярцев почувствовал, что у него вспотела спина. Сидевший за столом генерал поднялся, вышел из-за стола и пошёл им навстречу. Это был не кто-нибудь, а сам военный министр Барклай-де-Толли. Не успел Ярцев представиться, как тот спокойным голосом предложил:

– Прошу садиться, господа.

Аудиенция была недолгой.

– Слышал о вас, – сказал министр, оценивающе рассматривая Ярцева. – Так, значит, итальянский и французский… А как насчёт немецкого?

И Барклай стал задавать вопросы на родном для него немецком, продолжая всматриваться в лицо Ярцева. Тот невозмутимо отвечал. Наконец министр посчитал целесообразным прекратить своего рода допрос.

– Вы нам подходите, – произнёс он те же слова, что и Воейков. – С этого дня, капитан, вы состоите на службе в Секретной экспедиции при военном министре.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, вы изволили сказать, капитан?

– Я не оговорился. Отныне вы – сотрудник экспедиции, будете проходить службу в чине капитана. Мною подписана грамота о производстве вас в оный чин. Но в силу обстоятельств носить вам мундир капитана какое-то время не доведётся.

Ярцев молчал, не совсем понимая услышанное, а Барклай продолжил:

– Какие задачи вам предстоит решать и вообще обо всём, связанным с вашей службой, вас посвятит начальник Секретной экспедиции полковник Воейков, – движением правой руки Барклай указал на сидящего справа и наблюдавшего за разговором Воейкова и вдруг как-то неестественно сжался. Ярцев сразу понял: это от боли. Все офицеры, участники Северного похода, знали: правая рука, которую Барклай-де-Толли едва не потерял в сражении под Прейсиш-Эйлау, всё ещё до конца не зажила. Ярцев почувствовал себя виноватым – военный министр из-за него сделал болезненное движение рукой – и больше задавать вопросы не решился.

Проводив Воейкова и Ярцева до дверей кабинета, Барклай-де-Толли, перед тем как проститься, серьёзным тоном произнёс:

– Господа, война с Францией не за горами. Результат войны будет зависеть и от вашей службы.

Он, Павел Ярцев, мечтал пойти дальше отца, отставного майора, и стать если не генералом от артиллерии, то уж точно – полковником. Он изучал, когда позволяло время и обстановка, научные труды по истории артиллерии, интересовался инженерным делом. По части артиллерии его особенно интересовала полевая артиллерия, к которой относилась его бригада. Когда офицеры убивали время за карточной игрой, он размышлял о реорганизации полевой артиллерии русской армии и даже был близок к тому, чтобы послать в артиллерийское управление министерства свои предложения. Но случай с итальянскими инженерами всё круто изменил. В Министерстве военно-сухопутных сил ему довелось быть, но… совсем по другой причине.