– Вас слушают, – ответил официальный мужской голос.

– Простите, с кем я говорю? – не слишком уверенно поинтересовался старший лейтенант.

– Если вы не знаете, куда звоните, разговаривать нам не о чем, – сухо заметили на другом конце провода.

– Извините меня, я следователь отдела убийств райотдела ГУВД. Этот телефон я обнаружил в записной книжке убитого, поэтому решил его набрать.

– Ваша фамилия, звание и должность? – поинтересовался мужчина. Синицын назвал себя.

– Вам, старший лейтенант, перезвонят, – сообщили в трубке, и связь отключилась.

Через десять минут в кабинет влетела Тома Самойлова и взволнованно выпалила:

– Он тебя срочно хочет видеть. Сидит весь белый.

– Электрик? – переспросил на всякий случай Синицын.

– Подполковник Грушин, Михаил Прохорович, – строго поправила Тома. Синицын застегнул пиджак на все пуговицы и зашагал к начальству. Застать подполковника таким возбужденным и бледным мало кому из подчиненных удавалось. Грушин ждал его стоя в центре кабинета.

– Ты что, молокосос, себе позволяешь?! – закричал он, как только Синицын ступил на порог.

– А что случилось, Михаил Прохорович? – Слава не знал, пугаться ему или нет. Никакой вины за собой он не чувствовал.

– И этот сопляк еще спрашивает?! все больше расходился начальник. – Ты побеспокоил такого человека, к которому я и сам побоялся бы подойти за версту.

– Никого я не беспокоил, – начиная смутно догадываться, откуда дует ветер, запротестовал Синицын.

– Никого не беспокоил, говоришь? – Грушин бегом ринулся к своему столу, налил в стакан из графина воды и залпом его выпил. – Слушай и запоминай. Завтра явишься ко мне в восемь утра на ковер. Получишь мою машину вместе с Гошей. Вы прибудете на Кузнецкий мост ровно в девять тридцать. Поставите машину бампером к Выставочному залу и будете ждать.

– Чего ждать? – не понял Синицын. – Не твое дело – чего и кого ждать. Ждать будете хоть до ночи. С места не двигайтесь. К вам подойдут. Когда подойдут, ты выйдешь из машины и задашь все свои дурацкие вопросы. Понял, сопляк?

– Не очень, – искренне ответил Слава.

– Ты, молокосос, слишком шустрый. Генералов ФСБ тебе подавай. Куда названивал? – устало заметил Грушин, внезапно сменив гнев на полное равнодушие.

– Я звонил по номеру, который нашел в книжке писателя, – наконец сообразив, что происходит, попробовал оправдаться старший лейтенант.

– Все, иди отсюда. И чтобы в Управлении я тебя сегодня не видел, – тихо приказал Грушин и повалился в кресло.

– Есть, товарищ подполковник, – козырнул Слава и быстро ретировался.

– Что ты натворил? – глядя круглыми глазами на него, поинтересовалась Тома.

– Позвонил по одному номеру, и все, – развел руками начинающий следователь и поехал домой.

Вера Сергеевна уже вернулась с дачи и, с тревогой вглядываясь в лицо сына, воскликнула:

– Пусик, почему ты не ел сырники на завтрак? Ты не ранен?

– Я их, мам, не видел, а бандитская пуля пролетела мимо… – отмахнулся Слава и поспешил в свою комнату. – Мама, я немного посплю, не доставай меня, если можешь, и к телефону, кроме Саши Лебедева и Лены, я ни к кому не подойду, – бросил он с порога, закрыл за собой дверь, взял текст романа Каребина и плюхнулся на тахту.

Вечером шестнадцатого декабря 1916 года кабинет известного деятеля Петрограда, секретаря «Общества поощрения искусств и изящной словесности», действительного статского советника его превосходительства Святослава Альфредовича Стерна трудно было узнать. В мерцающем свете канделябра на стенах колыхались знамена ордена розенкрейцеров, испещренные тайными знаками. На овальном столе карельской березы, также покрытого знаменем с изображением Розы и Креста, покоился магический меч. Его сталь зловеще поблескивала, отражая огоньки свечей. Возле стола, скрестив руки на груди, стояли хозяин кабинета Стерн, князь Феликс Юсупов и известный петроградский врач-психиатр Константин Рябинин. Все трое в белых плащах до пят.