– Какого запасного? – Антифик попятился от окна. – Уходите! Я в милицию буду звонить!

– А может, лучше в скорую? – Полынцев зверовато осклабился, ухватив паренька за грудки. – Ах ты, сучок! И ты ещё милицией грозишь?

Лицо паренька исказилось, задрожавшие губы раздвинулись. И опять «улыбка вурдалака» промелькнула – разноцветно разрисованные зубы.

– Что вам надо от меня? – стал канючить паренёк, вытирая под носом.

Засунув дрожащую руку за пазуху, Полынцев достал фотографию, подмятую на верхнем уголке.

– Знакомо? Ну? Чего молчишь?

Не мигая, паренёк уставился на лицо миловидной дивчины.

– Знакомо, – прошептал дрожащими губами.

Раздувая широкие ноздри, Полынцев продолжал:

– Ты ей дал попробовать? Вот эту дурь… Я спрашиваю: ты?

– Ну, не я бы, так другой кто-нибудь…

– Повторяю вопрос: ты ей дал?

– Ну, я…

Странный гость помолчал.

Часы на стене в тишине равномерно постукивали секундною стрелкой.

– Нравилась она тебе?

Щёки паренька залил румянец.

– Нравилась.

Непрошеный гость задышал тяжело и прерывисто, будто в гору полез.

– Любил, наверно? Говори!

– Да… – В глазу паренька засверкала слеза.

– Ну, вот! – Полынцев криво улыбнулся. – Теперь повенчаетесь! Все браки происходят на небесах!.. Давай, кури, Антихрист! Кури, подонок!

Юноша захныкал, глядя на фотографию.

– Дяденька! – пролепетал он, размазывая слёзы. – Я больше не буду!

Полынцев покачал головой в знак согласия и прошептал: – А больше и не надо. Всё. У меня второй ведь дочки нет. – И вдруг опять он во всё горло закричал: – Кури, Антихрист! Кури, скотина! Кури, ублюдок!..

Паренёк ещё раз попытался выскочить из комнаты и нарвался на чудовищный кулак – будто чугунное ядро в лицо попало. Широко взмахнув руками, Антифик отлетел на диван, задребезжавший пружинами. Посидел, покашлял, вытирая разбитые губы. От боли и отчаянья он уже не понимал, что происходит. Сплёвывая сукровицу на пол, на дорогой ковёр, он поднялся, начал рыться в каком-то ящичке, богато украшенном замысловатой резьбой. Там хранились трубки – целый набор для курительных смесей.

Тонкие пальцы, не знающие серьёзной работы, мелко дрожали, когда он заряжал фигуристую трубку – крошки «безобидных благовоний» падали на рубаху, на пол.

Зажигалка раза три вхолостую чиркнула, выскребая синеватые искры. Юноша отбросил зажигалку – спички взял.

После двух-трёх затяжек глаза его неожиданно преобразились. Дурея от «невинных благовоний», Антифик повеселел. Вскидывая голову, дерзко посмотрел на гостя и, закружившись по комнате, расхохотался так, что Полынцеву захотелось уши заткнуть.

– Балдеж! – прикрывая глаза, прошептал паренёк. – Красота для тех, кто понимает!

С каждой секундой всё больше бледнея, пьянея, он терял равновесие – зацепил рукою и вдребезги разбил дорогую хрустальную вазу, стоявшую на столе. Опрокинул деревянный стул с фигурной спинкой, с ножками из морёного красного дуба. Полусумасшедшие глаза его дико и отчаянно блестели.

Выпадая из реального времени, юноша стал лихорадочно куда-то собираться: белую рубаху вынул из комода, брюки, но тут же побросал всё это на пол и опять, самозабвенно присосавшись к трубке, расхохотался – кровавая слюна стеклярусными нитками, подрагивая, медленно стекала на подбородок. Потом, откинув пустую трубку, Антифик закружился белкой в колесе, хватаясь за шифоньер, за шторы – тонкая материя затрещала под потолком и порвалась. А вслед за тем он стал ногтями, точно когтями зверя, царапать цветочки на обоях – на стенку попытался влезть. Упал, затылком едва не ударившись, об угол стола. Сидя на полу, пространно ухмыляясь, Антифик плюнул перед собой.