– Это хорошо, хотя и трудно.

– Ничего, как-нибудь…

Отцу было приятно – парень мог за себя постоять. И в то же время было тревожно. Молодой, горячий, гордый Василир обладал ударом кулака в двести двадцать, двести сорок килограмм – они специально замерили по время прогулки в парке, где находилась куча всевозможных развлекательных машин и агрегатов: американские горки, японские роботы и что-то ещё – всё иностранное, всё наименованное по-английски. Подойдя к силомеру, парень покачал головой.

– Вот буржуи, да? Что только не придумают!

– А ты был в Самаре? – неожиданно спросил Полынцев. – Нет. А причём тут Самара?

– А притом, что в Самаре наш русский физик сконструировал и запатентовал – прошу заметить! – запатентовал уникальное своё сочинение… ну, то есть, это… изобретение под названием «силомер». А эти буржуи потом по проторённой дорожке пошли.

– Ловкачи! – Василир нахмурился, глядя на агрегат. – А ну-ка, дай, ударю по буржуям!

Посмотрев на цифры силомера, Полынцев покачал головой: такой здоровяк сгоряча может дров наломать.

– Сынок, – тихонько стал внушать Полынцев, – что было, то было. Ничего не вернёшь. Нужно думать о будущем. – А мне говорили, надо жить настоящим, – ответил сын. – Кто говорил?

– Да в школе…

Полынцев закурил.

– Правильно, в общем-то, говорили. Только и о будущем не надо забывать. Ты куда после армии думаешь?

– Да что сейчас об этом? – Парень пожал плечами. – Отслужу, там будет видно.

– Тоже правильно.

Поначалу Фёдор Поликарлович, с юности отличавшийся бойким пером, устроился в заводскую газету, а через месяц-другой – неожиданно для многих – пополнил ряды работяг.

Во-первых, рабочим платили побольше, а во-вторых, ему было противно и унизительно строчить галиматью на злобу дня.

После работы и в выходные он частенько ездил на могилу дочери, подолгу там сидел, угрюмо глядя в землю, и всё о чём-то думал, думал, думал, глубокими морщинами взрыхляя лоб.

Глаза его порою становились болезненно-блестящими, словно прожигающими землю.

– Братишка твой несдержанный, – бессвязно бормотал он, – только ты не бойся, дочка, за него… Я не позволю… Мне отмщение, и аз воздам!..

Затем пришла пора – сына призвали в армию. Полынцев провожал его довольно сдержанно, да и сынок относился к нему не то, чтобы прохладно, а как-то смущённо, словно бы не веря, что этот дядька – его отец.

Перед самым прощанием Полынцев зачем-то стал расспрашивать:

– Кажется, его тоже в армию взяли? – Кого – его? – не понял парень. – Ну, того… Антихрист или как его?

– Антифик. – Сын сердито шевельнул бровями. – Его от армии родители отмазали.

– То есть как – отмазали?

– Ну, как? Есть такая мазь. Волшебная. Ты что, не знаешь? – Отмазали? Понятно. А где они теперь? Они ведь переехали?

– Да, переехали, – нехотя ответил сын.

– Ты новый адрес знаешь? Нет? А если честно? – А если честно: мамка не велела.

Полынцев помолчал, пристально глядя парню в глаза, очень похожие на его, отцовские.

– То, что ты мамку слушаться привык – это похвально, сынок. Мамка плохого не посоветует. Она хорошо воспитала тебя. Я горжусь…

– Неужели? – с нежным ядом в голосе удивился парень. – А знаешь, как французы говорят? Или эти, англичане. Знаешь, как они говорят? Не воспитывайте детей, всё равно они будут похожи на вас. Воспитывайте себя…

Отец грубовато обнял его. По спине похлопал.

– Грамотный, чертяка. Весь в меня. Ну, давай, солдат, счастливо. Свидимся ещё, даст Бог. Поговорим.

Проводивши сына, Полынцев перебрался в неприглядное и довольно-таки беспокойное общежитие – комнатку «сделать» помог недавний хороший знакомый, работавший комендантом заводской общаги. Здесь нередко шумели застолья по тому или иному поводу, но Фёдор Поликарлович в этих гульбищах не принимал участие. Иногда – если очень настаивали – мог посидеть в компании, попить минеральной водички. В прошлом балагур и весельчак, он теперь всё больше помалкивал и всё реже глаза поднимал.