Позднее мы ездили в школу на самокатах. Да, в один прекрасный день мне подарили самокат. Почему-то педальную машину мне иметь возбранялось, а самокат нет. Не спрашивайте почему. Может, потому, что у самоката два колеса, а у машины четыре. Сейчас неохота в это вникать. Это была выкрашенная в безвкусный розовый цвет подержанная модель, но на настоящих пневматических шинах, что уже нехило. Сколько раз за свое детство мне приходилось слышать слово «подержанный». Родители полагали, что, покупая мне подержанные вещи, которым сто лет в обед, они меня не балуют. Подержанный радиоприемник, подержанный пикап, подержанный велосипед и так до бесконечности. В то время как новое все такое клевое и даже пахнет новым, мне долгие годы приходилось довольствоваться секонд-хендом. Для кого-то, наверное, это все равно что донашивать видавшие виды шмотки подросшего старшего брата – рубашки, штаны, носки, ботинки. Надо заметить, что у родителей вполне хватало средств, чтобы раскошелиться на новые вещи, не засаленные чужими руками. Видимо, они просто не знали, как правильно распорядиться своим капиталом, ведь происхождения они были незнатного, вот и не решались покупать для меня вещи в нормальных магазинах. Неужели им было невдомек, что сам по себе секонд-хенд – это следствие чрезмерного изобилия. Неужели они полагали, что какому-нибудь африканцу в его Африке взбредет в голову пойти и продать свой замызганный глиняный кувшин в качестве подержанного…

Но я опять отклонился от темы. Однажды Фердинанд Вервихт отмочил такой номер, что я реально прибалдел. Это случилось в один из тех мерзких зимних дней, когда больно хлещет по лицу колкий дождь, а на дорогах гололедица. Мы возвращались на самокатах из школы. Намеренно тормозя так, чтобы самокат заносило на триста шестьдесят градусов, я с непроницаемым лицом совершал неописуемо крутые виражи. Фердинанду, разумеется, захотелось повторить за мной эти мои умопомрачительные трюки, не шмякнувшись при этом зубами об обледенелую тротуарную плитку. Но сохранить мало-мальское равновесие ему было не под силу: его несуразное, скособоченное тело и одна действующая рука, которой он держал руль, в то время как другая, с деревянными пальцами, болталась где-то на уровне груди, противились поставленной задаче. Неудивительно, что он грохнулся оземь, и к тому же весьма неудачно. Его самокат отлетел на проезжую часть, а сам он стукнулся головой прямо о тротуар, вляпавшись вязаной варежкой в полузамерзшие какашки какого-то кокер-спаниеля. Я покатился со смеху, но Фердинанду было не до шуток. Он стал серее серого, молча подобрал свой самокат и, не оборачиваясь, помчался домой.

Не прошло и получаса, как у нас дома раздался телефонный звонок.

– Это госпожа Вервихт! – крикнула мама.

Госпожа Вервихт была, естественно, матерью Фердинанда. Немка по происхождению, она говорила со странным акцентом. Понять ее было нелегко и уж тем более по телефону. Прижав трубку к уху, я напряг слух, всеми силами стараясь вникнуть в содержание ее слов. Она считала, что это я, оказывается, столкнул Фердинанда с самоката, повалил его на тротуар, да еще измазал собачьим дерьмом его больную руку в вязаной варежке. Это звучало настолько неправдоподобно, что от удивления я впал в ступор, потеряв дар речи.

Мама стояла рядом. Понимая, что она слышит лишь одну сторону, то есть меня, я таки нашелся и промямлил: «Я его предупреждал, что там скользко…» Не придумав ничего лучшего, я как идиот все твердил одно, потихоньку свирепея и мысленно желая Фердинанду Вервихту провалиться в тартарары с его самокатом. По телефону я бы так и не смог сказать ничего путного, одним лишь голосом не докажешь свою правоту.