Митя капризничает, ему скучно, здесь нет игрушек, и из комнаты я его не выпускаю, да и сама не выхожу, только на кухню за едой, благо холодильник забит продуктами, взяв нужное, сразу бегу обратно в комнату. Несколько раз порывалась отправиться на поиски своей сумочки, но страх сковывает, и не позволяет сделать шаг и облазить чужой дом. Я три дня не созванивалась с родителями, мама, наверное, уже белугой рыдает и обзванивает все больницы и морги, а папа…. Мне даже страшно представить, что сейчас с ним происходит.

Подхожу к окну, расстилаю прихваченный с кровати плед на широком подоконнике.

- Мить, иди сюда, - зову сына, присаживаюсь на корточки, жду, когда мой малыш перестанет дуться, и подойдет ко мне.

Горестный вздох от сына острой болью отражается в груди. Сколько нас здесь ещё продержат? Сколько нам быть в этом заточении? Может всё же плюнуть на страх и сходить с Митей на улицу? А если охрана не позволит? Загонит обратно в дом, и ещё больше расстроит моего малыша?

- Мама, мне кучно, - смотрит на меня жалобно, разрывая моё сердце, - я к папе хосю, - произносит сын, выбивая воздух из лёгких.

Если в первый день пропажи Вовки я успокаивала Митю обещаниями, что папа скоро придёт, то после того, что узнала, даже не знаю, что ему ответить. Обманывать сына, кормя его ложными обещаниями, что папа задерживается и скоро будет, я не собираюсь. Но и сообщить такому крохе, что его отец предатель и вор, и скорее всего мы больше его не увидим, я тоже не могу. Вот и молчу, смотря в пронзительные глазки сына, всеми силами стараюсь подавить рвущиеся наружу слёзы.

- Смотри, что я тебе сейчас покажу, - говорю максимально спокойным голосом, без дрожи и всхлипов, беру сына на руки и усаживаю его на расстеленный на подоконнике плед, - сейчас мы с тобой будем рисовать на стекле пальчиками, - заговорщически шепчу на маленькое ушко Мити, и приблизив губы к окну, выдыхаю тёплый воздух, от чего стекло потеет, и следом быстро рисую пальцем котёнка.

- Мама! – радостный крик срывается с губ сына, - я тозе так хосю, мозно? - вскидывает голову вверх, заглядывает мне в глаза именно в тот момент, когда я морщусь от плохого произношения слов Мити.

Мите три с половиной года, разговаривать он начал рано, уже в год он чисто говорил больше двадцати слов, в два он рассказывал детские стишки, в три общался на уровне школьника, иногда, коверкая сложные слова, и не выговаривая букву «р» при волнении. Но сейчас его речь стала намного хуже, что очень сильно беспокоит.

- Мить, - наклоняюсь к сыну, - давай ты хорошо будешь проговаривать слова, - убираю хмурость с лица, и улыбаюсь своему ангелу.

- Хор-рошо, - выделяя сложную букву, соглашается ребёнок и дарит мне ответную улыбку, - мам, - зовёт меня и смотрит в ожидании моего ответа.

- Конечно, можно, родной мой, - провожу по кудряшкам ладонью, и целую в висок, киваю головой на стекло, показываю, что можно приступать.

Пока Митя рисует ещё одного котёнка, я разглядываю территорию дома, которая видна из нашего окна. Сегодня пасмурно и ночью шёл дождь, я отчётливо слышала сквозь поверхностный сон стук капель по стеклу. Блуждающий по двору взгляд выхватывает появившихся охранников. Двое мужчин в чёрной форме с большими жёлтыми буквами «ИРС» в треугольнике на груди и спине, что написано мелким шрифтом, рассмотреть не удаётся, слишком далеко.

Мужчины идут не спеша, обводят взглядом высокий забор, следом один поворачивает голову на дом, я уже знаю, как он поведёт себя дальше. Пройдя несколько метров, остановится под нашим окном, чуть выше задерёт голову и чётко посмотрит на проём окна, в котором сейчас хорошо видно нас, дождётся своего напарника, и они пойдут дальше, чтобы через пару минут вновь повторить свой маршрут.