После этого мы вдвоем тихонько подкрались к двери настолько близко, насколько это позволяли рундуки, которыми мы её прижали, и здесь, согнувшись в три погибели, мы стали прислушиваться; правда, ничего не могли понять, что это было, что издавало такие странные звуки. Они не были похожи ни на шарканье ног, ни на топанье, не походили они ни на трепет крыльев летучей мыши, а о них я подумал первым делом, так как слышал слухи о вампирах, появляющихся по ночам в таких зловещих и мрачных местах, не похоже это было и на едва различимый шорох ползущей змеи. Можно сказать, что больше всего это напоминало елозание половой тряпки, когда ей драят палубу, пол в каютах или межпалубные переборки. Нам очень хотелось открыть дверь и посмотреть, что там происходит, чтобы убедиться в правильности своих догадок, но вдруг, совсем неожиданно, хлюпающим мазком что-то волоком прошло снаружи по нашей двери, за которой мы притаились и слушали. От этого звука мы испугавшись отпрянули назад, хотя между нами и тем, что терло по двери и по стенам стояли рундуки, прижатые к толстой двери.

Неожиданно всё стихло, и сколько бы мы не прислушивались, больше мы ничего не слышали. Не смотря на это, до самых первых утренних часов мы все равно не могли спать, всё ломали голову над тем, что бы это могло быть, что шарило в потемках по полу и стенам в кают-компании.

Затем, в свой положенный час наступил новый день и рычание прекратилось, и снова это бесконечное скорбное стенание наполнило наши уши, а потом, наконец, на нас свалилась мертвая тишина, которая здесь обычна в дневные часы, и словно камнем придавила нас.

В наступившей тишине, невероятно измученные и утомленные, мы все-таки заснули. Около семи часов утра боцман разбудил меня, смотрю, а наши ребята открыли дверь кают-компании и уже ходят везде, однако, сколько бы мы с боцманом не искали того, что могло напустить на нас такого страху среди ночи, найти хоть какой-нибудь след нам так и не удалось. В тоже время я сомневаюсь, будет ли правильным сказать, что мы ничего не обнаружили, поскольку в нескольких местах кормовые переборки имели довольно потертый вид, правда, мы точно не знали, были они такими раньше или стали такими после этой ночи.

Боцман велел мне не говорить никому о том, что мы слышали этой ночью, поскольку не было никакой нужды пугать ребят, они и без того были сильно напуганы. Я решил – это мудрое решение и поэтому держал язык за зубами. К тому же я хотел понять, что это было, чего мы так сильно испугались, более того, мне очень хотелось узнать, проявит ли оно себя как-нибудь образом днем. Куда бы я ни пошел, чем бы я не занимался, – я постоянно думал об этом. Почему-то мне казалось, что оно может напасть и уничтожить нас всех.

После завтрака, на который каждый из нас получил свою порцию свиной солонины, стопку рома и галету (к этому времени огонь на камбузе мы уже развели), под чутким руководством боцмана нас ожидали трудовые свершения. Джош и двое матросов проверили бочонки для пресной воды, а остальные занялись люковыми чехлами, так как нужно было узнать, какой груз везут на этом судне. Но увы, к нашему великому разочарованию, мы не нашли ничего! Да и, баки с водой были, считай, пустые, вода стояла в них где-то фута на три от дна.

К этому времени Джош уже открыл одну из бочек, но к великому нашему сожалению вода в ней оказалась, считай, непригодной для питья, потому как запах у неё был затхлый и вкус отвратительный. Тем не менее боцман приказал ему вылить всю воду в ведра, надеясь на то, что постояв на воздухе она станет лучше. Сделать то это он сделал, да только вот, даже простояв всё утро вода от этого особенно лучше не стала.