Двадцать девятого июня девяносто второго года в Южную Осетию вошел батальон североосетинских миротворцев. Их встречали, как воинов-освободителей в Великую Отечественную, в мае сорок пятого. Под ноги летели цветы… Батальон миротворцев в полтысячи штыков вел безмолвный комбат. Он шел, глядя себе под ноги…

– Почему он все время молчит? – спросил кто-то, когда осетинский батальон разместили рядом с российским. – Это все горцы такие неразговорчивые?

– Он потерял голос за те две недели, пока формировал батальон, – ответил пришедший вместе с осетинскими миротворцами Юра Инюшин, – а потом вел пешим ходом из Владикавказа через Рокский перевал. История народов Осетии когда-нибудь воздаст ему должное…

– Не знаю, как история, а я ему уже и сейчас готов воздать, – подхватил Кубарев. – Молодец, генерал! Батальон укомплектовал не только людьми, но и техникой. А грузинские миротворцы прикатили к месту дислокации лишь с оружием – без палаток, без самого необходимого, просто-напросто встали на довольствие к российскому батальону.

Заплаканные девчушки в черном бережно подняли седую женщину, обнявшую гроб. Сырые комья земли застучали по крышке. Суровые мужчины передернули затворы винтовок, выстрелили. Залп поднял с веток воронье, отозвался эхом в горах… На блокпостах миротворцы – русские, осетины, грузины – тревожно вслушивались в наступившую тишину. Новые похороны? Или опять стычка? Посмотрели на часы и облегченно вздохнули: стреляли в три часа, значит, похороны. Они идут в каждой деревне. По договоренности со старейшинами с недавних пор стали хоронить именно в это время. Над свежей могилой вырос холмик сырой земли. Пора расходиться. В толпе перешептываются:

– А почему эти три генерала здесь? Такая честь нашему бедному Нико, а он совсем мальчик был…

– Это миротворцы. Вон тот, слева, это наш, грузин, Бригвадзе, справа – сам видишь, русский, Филаретов, в центре – Суранов, осетин…

– А что здесь делать осетину? На наше горе смотреть?

– Нельзя так говорить, они ездят на похороны, чтобы показать, что пришли с миром и сочувствием к каждому человеческому горю. Везде это понимают, а мы, что же, слепые?

А утром прибежал запыхавшийся вестовой: в расположение грузинских миротворцев бээмпэ (боевая машина пехоты) неизвестного происхождения влетела и начала утюжить окопы, постреляла поверх голов и ушла на склон. В бинокль отчетливо видно: на касках синие полоски – специально всем миротворцам накрасили. Что будешь делать – надо брать белый флаг и идти.

– Ну что, – пробует пошутить Кубарев, аккуратными узелками привязывая на штык носовой платок, – пошагали по полю войны, что ли…

– Ребята, как же так? Вы же – миротворцы…

Оказывается, перепуганные жители сказали, что к селу подошли грузины. Осетины и примчались. А грузины просто занимали позиции, на которые им встать приказали, чтобы противоборствующие стороны – осетинский и грузинский батальоны – от греха подальше развести, а между ними поставить российские войска.

…Спасатели паковали рюкзаки. Все понимали, что остальное уже зависело от умения и гибкости политиков. Главное – удалось прекратить «горячее» противостояние, впервые применить военную силу для мира, а не для войны. В ходе операции миротворцы потеряли одного человека. На мосту в самом Цхинвале подорвался на мине грузовик, погиб водитель. Но сейчас, когда от силы часа через три, предстояло спрыгнуть с трапа дома, в Подмосковье, говорить о грустном не хотелось.

– Юр, расскажи, как вы с Михалычем под осетинскую музычку в грузинское село въехали.

– Да ладно, – отмахивался от него Инюшин, – все знают как…