– Я сожалею об этом, благородный Аристархос. Мне было бы крайне любопытно попробовать его.

– Боюсь, что оно мало порадовало бы тебя. Я хорошо помню лицо Аристагора Милетского, когда тот отведал нашу похлебку на приеме, устроенном по случаю его миссии в Спарту восемь лет назад. Впрочем, как тебе хорошо известно, исход той миссии нельзя назвать благоприятным. Он просил наших царей послать пять тысяч воинов для поддержки восстания против великого царя персов. Пять тысяч воинов составляют бо́льшую часть нашего войска: послать их за море было таким риском, на который мы никак не могли пойти.

– Да, вы отказали ему в помощи в отличие от Афин. Мы до сих пор расплачиваемся за этот щедрый жест. Но собрание пришло к выводу, что необходимо помочь эллинским городам, которые восстали против великого царя. Ты согласен, что это решение было справедливым?

– Не следует ли из твоих слов, что ты осуждаешь отказ наших правителей удовлетворить требования Аристагора?

– Это не совсем так, Аристархос, – тут же ответил афинянин, поняв, что задел чувства хозяина. – Я понимаю, какой трудный выбор стоял перед Спартой.

– Дело не в этом, Фидиппид. Поначалу нам казалось, что Аристагором движут благородные идеалы. Он рассказал, в каких тяжелых условиях живут греческие города Азии под игом великого царя. Мы полагали, что единственным его желанием было освободить их. Речь, которую он произнес перед общиной равных, была столь пылкой, что привела наших воинов в восхищение. Но тебе известно, что спартанцы не привыкли к красноречию. Мы простодушные, несловоохотливые люди. Однако мы не глупцы. Эфорам, которые вместе с царями управляют нашим городом, было известно о попытках Аристагора завоевать греческий остров Наксос с помощью персов. Он хотел угодить великому царю, когда тот был во Фракии и сражался со скифами на реке Истр. Жители Наксоса отразили нападение, а персидские военачальники возложили всю ответственность за эту неудачу на Аристагора. Тогда он испугался гнева великого царя и воспользовался конфликтом между персидскими и греческими командирами, чтобы начать восстание. Разумеется, греки Азии последовали за ним, и это лишний раз свидетельствует об их желании освободиться от персов. Нам же было хорошо известно, что Аристагор действовал, исходя из личных интересов. Если свобода греков была столь важна для него, с какой целью он пытался завоевать остров Наксос? Словом, у нас были все основания полагать, что его восстание против персов являлось попыткой защититься от гнева великого царя после его возвращения с войны против скифов. Не согласишься ли ты, – продолжил Аристархос, подливая вина в кубок гостя, который внимал каждому слову хозяина, – что трудно доверять человеку, который оказался в безвыходном положении и пытается выдать свои действия за искреннее стремление к свободе. Впрочем, ты, вероятно, знаешь обо всем этом лучше меня.

– Да, кое-что мне известно, – ответил Фидиппид, – но продолжай, пожалуйста, ибо мне крайне интересно узнать твои мысли по поводу этих событий.

– Итак, – продолжил Аристархос, – община равных приняла решение, но окончательное слово оставалось за эфорами и царями. Они уже слышали об этом человеке, и у них сложилось довольно дурное мнение о нем. Мне вспоминается эпизод, который, возможно, вызовет у тебя улыбку. Однажды я был в доме царя Клеомена, у которого как раз гостил Аристагор. В тот день гость недавно проснулся и сидел, пытаясь согреть руки под плащом (в царском доме огонь разжигали только после захода солнца). Тем временем слуга завязывал ему обувь. Маленькая дочь царя, которой едва исполнилось шесть лет, показала на Аристагора пальчиком и воскликнула: «Взгляни, отец, у нашего гостя нет рук!» Клянусь тебе, мне пришлось отвернуться и прикрыть рот, чтобы не разразиться хохотом. Человек, представившийся вождем восстания, даже шнурки себе завязать не мог!