– Не надо, у меня есть… – Андрей явно колебался, раздираемый как всегда, мучительным противоречием: одна сторона его творческой натуры требовала покоя и уединения, другая же любила шумные вечеринки и темное пиво… Он немного постоял в нерешительности, потом все-таки мотнул головой, наклонился к окну и сказал:

– Ладно, я быстро. Мне только пару звонков сделать…

– Давай, мы тебя ждем. – Павел предусмотрительно включил аварийку и полез за сигаретами, Димон тут же жадно потребовал еще и себе, а Войновский, похоже, опять впал в транс или анабиоз – в общем, в то самое состояние ухода в себя, при котором никакие внешние факторы его не волновали.

– Эх, жалко парня! Ну вот почему, объясни мне этот парадокс, почему получается так, что он постоянно влюбляется в тех баб, которые влюбляются в кого-то другого? Вот в тебя, к примеру… Если бы не ты, они с Нинкой не то, что свадьбу сыграли, первенца уже народили бы! – Димон снова проявил себя слоном в посудной лавке, от души потоптавшись теперь уже на гордости Андрея, их общего и давнего друга. Хорошо, хотя бы заочно.

– Зато как играет… – вдруг подал голос откуда-то из иномирья Войновский и наставительно добавил – Вот она, сублимация в чистом виде… возгонка творческой энергии из мошонки прямо в душу… Не то, что вы, повесы и распутники, все свое богатство на баб тратите…

– Ой, вот только не призывай нас принести Мельпомене обет целомудрия, для этого дела монастыри придумали и вон, понаоткрывали заново. – фыркнул Павел, а Димон попросту загоготал, оглушив друзей децибелами могучего баритона. Отсмеявшись, он покровительственно похлопал режиссера по плечу:

– Ладно, убедил, на тебя девок приглашать сегодня не будем, сэкономим пару сотен баксов…

– Какие девки, Минаев?! – искренне возмутился Войновский и даже обернулся к артисту, вальяжно развалившемуся на заднем сиденье:

– Вы мне обещали что? Обсудить важные моменты спектакля! А на самом деле вам всем лишь бы нажраться и потрахаться, да?

– Ну да, в этом же и смысл весь! Сегодня ж пят-ни-ца! – желая помешать режиссеру превратить грядущий мальчишник в очередное производственное совещание, резонно возразил Димон. – А спектакль не убежит никуда, до премьеры еще сто раз все успеем обсудить и прогнать! Ну… если тебя это утешит, могу прямо щас спеть за весь Синедрион, хочешь?

Минаев начал демонстративно прочищать горло и уже набрал полную грудь воздуха, когда Антон протестующе поднял руки:

– Нет-с, увольте-с.

– Так, господа гусары, вон Андрюха возвращается, давайте при нем про меня и Нину не будем больше, хорошо? – Павел по-своему пресек дальнейшие препирательства и, взглянув на часы, прикинул, успеют ли они заскочить по дороге в аптеку.

У девиц, которые скрашивали их холостяцкий досуг, при себе, конечно, все было, но пополнить запас «резины» все равно стоило. Трахаться без минимальной защиты нынче было чревато не только «гусарским насморком», но и кое-чем похуже, а у Бердянского на жизнь были другие планы, в больницах он уже отвалялся с запасом…

***

Успев и в аптеку, и в ближайший гастроном за добавочным пивом и сигаретами, они выгрузили из багажника сумки с продуктами и, завалившись в подъезд, еще хранивший остатки былой сталинской роскоши, в виде пышных барельефов, и сгрудились возле сетчатого лифта.

– Езжайте, я пешком! – скомандовал друзьям Павел, зная, что поднимется раньше, чем лифт доедет до второго этажа. Холостяцкая берлога Бердянского располагалась на третьем.

Раньше он любил жить на высоких этажах, но после того, как выписался из последней больницы, спешно сменил квартиру, пожертвовав одной комнатой. Зато теперь мог спокойно выходить курить на полукруглый балкончик, под которым рос пышный каштан и несколько кустов сирени. А высокие потолки с лепниной и допотопная, но надежно греющая воду круглый год, газовая колонка даже придавали его нынешней жизни определенный богемный колорит.