Раздражение на эту непонятную ситуацию пульсировало во мне так, что совсем скоро переросло в нервную дрожь. Я зажмурилась, набрала в грудь воздуху, резко развернулась на каблуках и грубо спросила у одноглазого севшим от страха голосом:

– Ну? Чего вам надо?

Тип спокойно смотрел на меня, не отводя взгляда, и неторопливо пожевывал блеклыми губами. Теперь, когда я видела его так близко, можно было сказать, что ему лет пятьдесят – пятьдесят пять, что у него правильное, пожалуй, где-то породистое лицо – этого впечатления не отнимала даже жуткая рвано-розовая канавка старого шрама, взбороздившая часть лба, пустую глазницу левого глаза, часть носа и захватившая правый уголок рта. От этого и без того страшное лицо приобретало к тому же и брюзгливое выражение. Стоило мне разглядеть этого типа как следует, как тревога моя сменилась паническим трепетом.

А главное, он молчал! Когда я, почувствовав предательскую дрожь в коленях, совсем уже сиплым голосом повторила свой вопрос и, затравленно бросив взгляд в сторону пустой улицы, приготовилась было по-заячьи запетлять по вечернему бульвару, незнакомец только еще глубже засунул руки в карманы и продолжил смотреть мне прямо в лицо своим единственным, почти неподвижным глазом с точкой зрачка в выцветшем сером круге радужной оболочки. Он был абсолютно спокоен.

На всякий случай я сдернула с плеча и накрутила на запястье ремень своей большой сумки: оружие, конечно, ненадежное, но хоть какое-то средство обороны. Убыстрила шаг – незнакомец не отставал и словно даже и не чувствовал неудобства от того, что его заставили прибавить скорость.

Так он проводил меня до самого подъезда и даже еще некоторое время постоял под козырьком – единственный фонарь хорошо освещал темную фигуру в огромном, не по размеру пальто, с обвисшими к концу дня полями черной шляпы. Спрятавшись за занавеской кухонного окна, я отчетливо различала и самого незнакомца, и его бледное лицо, поднятое к окнам нашей квартиры. Дождь, выродившийся к вечеру в вяло моросящие капли, разогнал всех кумушек нашего двора по диванам, к телевизорам, иначе одноглазый непременно попал бы в зону прострела их любопытства; теперь же колоритный тип остался никем, кроме меня, не замеченным. Так он простоял несколько минут и, засунув руки в карманы, отправился-таки восвояси.

«Ну привязался, ну дурак, ну спутал он меня с кем-то», – уговаривала я себя, стоя с бьющимся сердцем посреди коридора своей квартиры, не раздеваясь. Всматриваясь в свои блестевшие лихорадочным блеском глаза и пухлые щеки, к которым прилипли неровные пряди рыжих волос, я хотела было произнести вслух и погромче еще что-нибудь столь же успокаивающее, но тут меня весьма невежливо и громко перебил телефонный звонок. Поморщившись, я сдернула трубку.

– Але!

– Юлия Андреевна? Извините, что вынуждена снова вас побеспокоить…

Телефонная трубка дрогнула в моей руке – я почувствовала, как паркет в буквальном смысле уползает из-под ног, в глазах потемнело… Я узнала этот голос.

– …но я все по тому же вопросу, Юлия Андреевна.

Приятный низкий голос замолчал, намеренно интригуя меня долгой паузой.

– Да, – слабо сказала я в трубку и закусила губу, чтобы не расплакаться. По-хорошему, мне следовало бы просто швырнуть трубку обратно на рычаг, а еще лучше – выдернуть телефонный шнур из розетки, вот она, прямо у телефона, совсем рядом, не надо даже тянуться… Но вместо этого я с какой-то мазохистской обреченностью вслушивалась в спокойное дыхание моей собеседницы, хотя все, что она могла и хотела мне сказать, я уже знала наизусть.