– Ты уверена? Ну, не знаю… Нужно подумать. Ерунда какая-то. Слушай, АЛ – понятно, это Альбина Левитина. А что такое ГУ?

– Ну-у, это… В общем, Аля иногда меня в шутку называла гадким утенком, ГУ сокращенно…

– Ух, ты! У тебя кличка, что ли, такая? Вот не знал. И кто же назвал тебя таким ласковым и нежным именем? – Антон захихикал.

– Что ты хихикаешь, как девчонка? Несолидно, Антон… как там тебя? Любомирович? Боже мой! Глубоко! Антон Любомирович Селивоник – красиво. Это тебе, конечно, не какой-то там гадкий утенок.

– Так, ладно, заболтались мы с тобой. Обед уже, между прочим, Марина всего лишь Сергеевна. В общем, кончай терзать себя всякими мыслями, а то облысеешь, ой, пардон, поседеешь. Хотя, что это я, нашел, чем пугать. У тебя седины вон сколько! Покрасилась бы для разнообразия, что ли. Стала бы черной или рыжей. Не катит? Баклажанной? Тоже нет?

– Мне моя седина не мешает, я ее не вижу.

– Ну, сделай мелирование. Хотя бы ради любопытства.

– О, какие ты слова знаешь! Уважаю. Ме-ли-ро-ва-ние… А что это такое?

– Прикидываешься, да? Это когда один волосок желтый, другой красный, третий зеленый, четвертый синий… Попробуй, тебе пойдет.

– Попугаем пойдет быть? Хорошо же ты ко мне относишься! А вообще, отстань, надоел. Еще ты будешь мне советы давать! У тебя и прав никаких на это нет, хоть ты и Любомирович.

Продолжая пикироваться, они направились в ближайшее кафе, где частенько обедали, и куда уже успела переместиться значительная часть их дружного коллектива.

Во «Флибустьер» Марина явилась, когда уже прошла половина церемонии награждения. Она встала позади толпы, слушая вполуха то, что говорили стоящие на подиуме ведущие вечера, и вертя головой в надежде увидеть знакомые лица. Вдруг кто-то сзади приобнял ее за талию.

– Антонио! – обернувшись, чуть не вскрикнула Марина. – Да какой же ты красавчик, мон ами! Ну, прямо мучачо!

– Мачо. Не демонстрируйте на людях свою безграмотность, девушка. О, да ты никак губки подкрасила? Одобряю. Сразу помолодела на… полгода. И, кстати, неплохой костюмчик. Случаем не от Валентино?

– Угу. Сейчас я пошучу, что от Валентины, моей школьной приятельницы. А ты, мачо, сделаешь физиономию топором и скажешь, что в среде остроумных людей мои шутки числятся под грифом «совершенно плоские».

– Зачем ты за меня говоришь мои слова? – он шутливо изобразил обиду.

На них стали оглядываться, и Антон, сделав вид, что тоже возмущен чьей-то болтовней, сбежал.

Раздача призов, наконец, закончилась, и все заторопились к накрытым всякой всячиной столикам. Кормили во «Флибустьере» неплохо, и поэтому чаще всего тусовки для любящей вкусно закусить на халяву журналистской братии устраивались в этом ресторане. К тому же, он находился в той части города, где сосредоточилось большинство телерадиокомпаний, газетных издательств и информационных агентств.

Народу собралось много. И, как обычно, было полно праздношатающихся незнакомцев, не имеющих отношения к журналистике, да и вообще ни к чему. Марине надоело разглядывать публику, к тому же лиц в приглушенном свете все равно было почти не видно. Она наугад побрела мимо столиков, ожидая, что ее зазовет к себе кто-нибудь из знакомых.

– Даневич, иди к нам! – крикнул кто-то из затемненного угла зала.

Марина, улыбаясь, направилась к столику в углу, еще не поняв, кто ее зовет. Подойдя ближе, она с радостью увидела, что все ребята ей знакомы. Это были режиссер и операторы телеканала, где она лет пять назад пробовала свои силы – недолго и безуспешно. Свой уход с телевидения она сама объясняла тем, что не умеет работать хором и не способна воплощать чужое видение темы.