В Древней Греции складывалась иная картина. В отличие от ближневосточных философов первые древнегреческие мыслители не были жрецами, которым общество поручило заниматься духовными делами. Они не были профессиональными прорицателями. Этих самоучек интересовала природа и не сдерживали никакие догматы, они собирались по-соседски на дружеские посиделки просто ради удовольствия обменяться мнениями и мыслями. И когда вставал вопрос об их происхождении, они спрашивали, «что» стало их первопричиной, а не «кто» был их прародителем. Археолог и египтолог Генри Франкфорт считал этот исторически важный для всего человечества поворот в мировоззрении «головокружительным»:
…эти люди строили свои теории – с самоуверенностью, противоречащей здравому смыслу, – на основании абсолютно недоказанных допущений. Они считали вселенную интеллигибельным целым. Иными словами, они исходили из предположения, что под хаосом наших ощущений лежит единый порядок и, более того, что этот порядок мы способны познать[2].
Франкфорт объясняет, как греческие философы сумели совершить такой рывок: «Фундаментальное различие в отношении современного и древнего человека к окружающему миру заключается в следующем: для современного человека мир явлений есть в первую очередь «Оно», для древнего – и также для примитивного человека – он есть «Ты»».
«Ты» – это некто со своими убеждениями, мыслями и желаниями, способный что-то сделать, и его поведение вовсе не обязательно будет стабильным и предсказуемым. В свою очередь «оно» – это не друг, а объект. В кажущейся наиболее разумной структуре, какой бы она ни была, «оно» может быть связано с другими объектами. Можно выстроить и расширить эти связи и поискать общие законы для управления поведением и событиями в прогнозируемых заданных условиях. Стремление определить сущность объекта – процесс активный. Попытки понять, что есть «ты» – напротив, процесс пассивный, в начале которого создается эмоционально окрашенное впечатление. «Ты» уникально и непредсказуемо, его можно познать лишь в той степени, в какой оно себя раскрывает. «Ты» – это всегда индивидуальный опыт. Из взаимодействия с ним можно выжать историю или легенду, но никак не целостное учение. Научное мышление сформировалось тогда, когда вместо «ты» стали говорить «оно».
Впечатляющий прогресс древних греков, по-видимому, создал предпосылки для появления в науке Аристотеля. Аристотель придерживался такой позиции, что наука должна давать беспристрастные оценки причинам всего существующего и происходящего; именно отсюда выросло его учение о причинности (каузальности). По Аристотелю, научное знание о чем-либо (скажем, об Х) включает в себя все варианты постановки вопроса о причине – если причиной Х является Y или Y является хотя бы необходимым условием возникновения Х, то утверждение такого типа относится к области науки. Он обозначил четыре причины: материальная (суть), формальная (относящаяся к форме), производящая (эффективная) и целевая («то, ради чего»). Например, если бы его спросили: «Аристотель, почему колесница?», он ответил бы, что материальная причина – это древесина, относящаяся к форме – чертеж, осуществляющая (эффективная) – конструкция, а ради чего… да просто захотелось.
Аристотель считал природу паутиной из причинных ограничений, как называет это биолог-теоретик Роберт Розен, то есть «икс» возникает сразу со всеми своими «игреками». Как указывает Розен, все учение Аристотеля направлено на то, чтобы показать недостаточность любого типа объяснения для понимания чего-либо, поскольку категории причинности не влекут за собой друг друга. Скажем, если известно, как что-то смастерить, это не значит, что вам понятно, как это работает, а если вы знаете, как работает вещь, вам может быть неизвестно, как ее сделать. Кроме того, Аристотель считал, что научное знание предопределено. Истина не зависит от методов, которые используются для ее поиска.