Онька, вытолкнув неудачника, сам сел на его место, взяв на себя все долги. Большая игра начинается с затравки. Козырь скидывал. Дал немного выиграть: возвратил штаны, проигранные Сёмкой. И вот начал сдавать Студент – неожиданно отыграл всё. Сёмка торопливо одевался, складывая что-то в карман. Насторожился Козырь – карта удивительно шла противнику. Не знал он, что против него был применен приём-фокус Бледного. Наконец колода вернулись в руки хозяина.

«Всё, приманка съедена, пора бить наповал», – лихорадочно думал Козырь.

Но что это? Пахан колонии съёжился, уверенность, как маска, слетела. Удивление и испуг сделали лицо его детским.

«Тебе поклон от Бледного, пахана моего», – негромко и зло отчеканил Онька. Никто ничего не понял. Но всё понял Козырь: Студент незаметно подменил краплёную колоду. Колонисты со злорадством наблюдали, как бывший бугор доставал из-под матраца их ценности, которые когда-то выиграл.

«Чьё барахло? Разбирай», – командовал Студент. Но не это главное богатство Козыря. Главное – долги колонистов, в них его власть. Остановиться бы ему, не играть, но колонисты уже ждали его проигрыша. Шулер сидел на крючке. Отыгрался и тут же списался долг Чинарика-Полтинника. И он, бывшая шестёрка Козыря, уже стоял, за спиной нового пахана. Отошёл от банкрота-пахана и Лоб-боец. Все долги отыграны и списаны. Давно не было в казарме такого весёлого шума. Словно крепостным дали вольную. Козырь проиграл всё, что когда-то отнял. Осталось его раздеть. Толпа ждала этого, и откажись он – отметелили бы. Но так не случилось.

Последняя игра оказалась неожиданной. Предложил её сам Андрей: проигравший подаётся в бега. С ним что-то творилось, в нём возродилось шальное благородство Бледного. Пусть распорядится судьба. Играли в орлянку – пан или пропал. Толпа расступилась, метнули, все замерли. Козырь проиграл. Какой был весёлый шум!

Ритуал опущения хуже смерти. Он сидел, утянув голову в плечи, не в силах подняться. Был похож на крысу, загнанную в угол. Его косые глаза одновременно смотрели во все стороны пугливо и зло. Кто хотел, плевал и костил его. Чинарик кашлянул и его плевок, смачный и точный, ударил Козыря в лицо.

Тот, кто когда-то сильней пресмыкался, теперь больней унижал. Пинать его не стали, там нечего было бить. Он стал сукой, это и был настоящий Козырь.

Скрыл Онька краплёную колоду Козыря. Пожалел его – узнали, забили бы. Да и сам он переступил закон, передергивая карты. Вот и сквитались. А в орлянку уже играли по честному, на равных. Так бы сделал и Бледный, так рискнул и Андрей.

Козырь ушёл ночью тайно, как крыса. Воспитатели будто не заметили пропажи. Коллектив словно самовыздоравливал. Андрюшу и Семёна выбрали в совет отряда. Прошло ещё время, и Андрей стал председателем Совета отрядов.

Произошёл перелом в коллективе, но пока ещё не в их сознании. Идеалом многих ещё оставался удачливый блатарь, мотавший на киче срока. Наколки и золотые фиксы были в моде. А если ты чистенький, правильный – тебя заклюют.

Андрей – председатель Совета отрядов

А Андрей оставался самим собой. Единственным другом, с которым делился, как с братом, был Семён. Он знал слабость своего друга. В казарме висел на стене репродуктор – чёрная картонная тарелка с подковообразным магнитом. Она что-то излучала, то музыку, то речь. К этому звуку привыкли, иногда прислушивались, но никогда не выключали – не выдёргивали вилку из розетки. Но этот примитивный репродуктор приковывал к себе Андрюшу, когда передавалась фортепьянная музыка. Он, слушая, отворачивался к стене, чтобы не увидели его влажных глаз, слезу, которую не мог сдержать. В нише коридора хранились мётлы, вёдра, лопаты. И зачем-то среди этого добра стоял рояль, чёрный, на гнутых мощных ногах. На него, как на стол, валили разный хлам. Андрей с благоговением подходил к нему и извлекал звуки, то весёлые, то мощные, трагичные. Соединить бы их в единый поток, как это делал Бледный! Нет, такому искусству учатся с детства.