– А…ты не преувеличиваешь слегка?

– Скорее преуменьшаю. Смотри, из власти местной – пара пенсионеров в сельсовете, участковый на рыбалке, да на пасеке своей торчит, о пенсии мечтает. Граница не так уж далеко, дороги есть, чуешь?

– Пока нет, чего тут делать, контрабанду таскать?

– А если подумать?

– Ну что еще? Контрафактом заняться, нелегалов возить… Оружие?

– Трафик, наркотрафик.

– Да ну, ты гонишь!

– Точно тебе говорю! Машины каждую неделю приезжают из города, наглухо тонированные, кто такие, неизвестно, ворота откроют и тут же закрывают, ездят по ночам, утром уже исчезают.

– Мало ли чего ездят.

– Ага, а деньгами как сорят! Тот молодой, да ранний, Валькин ухажер, цепочки золотые дарит ей и серьги. И если ты забыл, работы здесь нет, никакой. То, что вырастет в огороде, то и кушается, и продается. Они, кстати, в поле, с утра пораньше, не сеют и не пашут, ферму с поросятами не держат. Откуда деньги? Ты много знаешь приезжих, чтобы денег не считали?

– Может принято у них там.… А деньги, что деньги, торгуют на рынке, вот и все.

– Ага! А еще дом купили, не торгуясь. Ты понимаешь? Не торговались даже, сколько запросили, столько и дали, охренеть! Я так понимаю, им главное было, чтобы на краю деревни и двор большой, и забор глухой. А еще....

Дима договорить не успел, в кафе зашли трое крепких нездешних мужиков и расположившись недалеко от них. Один из них, по-хозяйски, не глядя, махнул рукой владельцу и крикнул, чтобы музыку сделал громче. Паша уже понял, кто это. Он посмотрел на Диму, тот молча кивнул. Потом пригнулся и шепнул:

– Это братья того, молодого… Хочешь, уйдем?

Он смотрел прямо в глаза, Паша мотнул головой в стороны. Дима довольно ухмыльнулся:

– Тогда так, сиди тихо, не дергайся, на улицу не выходи. Я быстро.

Он спокойно вышел и исчез.

События того вечера прошли быстро, но казались длинной цепочкой эпизодов, а иногда и просто застывших кадров. Это как в американском боевике, где в критический момент главный герой успевает, между отстрелом врагов, поговорить с любимой на фоне невероятно красивого заката, попрощаться со смертельно раненым другом, спасти кота и позвонить маме. И на все про все, три минуты до взрыва бомбы. Нормальный человек успел бы почесать что-нибудь, что он чешет в обычной ситуации, но более интенсивно, сказать три волшебных слова: "ё***, твою мать!" и дать деру.

Паша был нормальный парень, и поэтому, когда в кафе уверенной походкой вошел улыбающийся Хасик, он почувствовал мгновенное, острое желание умчаться отсюда по очень важному делу. Улыбка залетного гостя померкла и сменилась весьма недружелюбным выражением и оскалом, когда тот заметил Пашу. Всего за какие-то два шага, атмосфера в кафе стала неуютной и душной, майка прилипла к телу, штаны к стулу. Пашка не стал рассуждать, как на его месте поступил бы Чак Норрис, взгляд его, предательски, обратился в сторону выхода. Возмущенные вопли долетели до его столика, он посмотрел туда, где Хасик энергичными жестами объяснял братьям всю неправоту и низость поступка, естественно, не своего, а Павла, и где он хотел бы видеть его, Павла, разумеется, в ближайшее время. Братья одновременно повернулись в сторону Пашкиного стола, и ему стоило огромных сил не вскочить в этот момент. Тяжесть взглядов он ощущал на физическом уровне, майка была уже влажной, рюмка прилипла к потной ладони. Вопли младшего брата оборвались после окрика самого старшего из братьев. Стул отодвинулся, несколько тяжелых шагов и вот Паша за столом уже не один:

– Это ты ударил моего брата?

Голос с сильным акцентом, в упор на него черные немигающие глаза, как дуло двустволки, борода, золотая печатка на пальце сжатого кулака… Паша собрал эти фрагменты в кучу и обнаружил, что за его столом сидит чужой мужик, и явно что-то от него хочет. Он вдруг успокоился и неожиданно выдал: