– Запустил лису в курятник.

– Так точно.

– Оригинально.

– Дальше – больше. Когда пришел Перкинс, у «ВР» было тридцать тысяч голов на полмиллиона акров. Работы с лихвой человек на тридцать. Но, судя по тому, сколько закупается продовольствия в городе, их там не больше десятка. Точно никто сказать не может, потому что Макферсоны всех гонят оттуда взашей, даже соседей, когда те голодают и пытаются перехватить в долг посреди зимы.

– Не по-соседски.

– Еще как. Единственный, кто приезжает с ранчо в город, кроме Макферсонов, – это их повар. Кличут его Шведом, а почему – даже ты сумеешь сообразить.

– Он из Франции?

Густав пропустил шутку мимо ушей.

– По-английски он, похоже, говорит не лучше, чем рыба свистит, так что сплетен от него не добьешься. Но иногда можно кое-что узнать, даже если тебе ничего не рассказывают. Один из парней в «Осином гнезде» видел вчера, как Швед зашел в лавку Лангера и накупил припасов для банкета: устрицы в жестянках, бочонок трески, смородиновый мармелад, копчености. А потом туда ввалился Макферсон… и говорит Шведу, чтобы не забыл копченого лосося! А у самого в руках две бутылки тридцатидолларового скотча, только что купленные в дорогущем магазине.

Я немного подумал, а потом пожал плечами.

– Не понимаю, в чем тут загадка. Макферсон велел Шведу накрыть роскошный стол в наш первый день, чтобы никто не отказался от работы из-за скверной жратвы.

Старый так на меня зыркнул, словно я потерял портки на пороге церкви.

– Брат, – проговорил он, – если нам подадут скотч с устрицами, можешь с сегодняшнего дня звать меня Старым Дуроломом.

После этого мы какое-то время ехали в молчании. Я уже подумывал развернуть лошадь и мчаться обратно в Майлз, ибо «ВР» казалось не слишком гостеприимным местом.

Но я так долго таскался за Густавом, что сомневался, сумею ли пробиться самостоятельно. Если я и шел своей дорогой в жизни, то ее смыло в ту ночь, когда Коттонвуд-ривер вышла из берегов и унесла нашу семейную ферму, а вместе с ней – и всех наших родных. Кто знает, куда бы унесло и меня, если бы Густав не стал мне якорем?

Конечно, для якоря братец чересчур непоседлив, но скитаться вместе с ним было вполне сносно. Стоило мне решить, что пусть все остается как есть – во всяком случае, до поры до времени, – как Старый заговорил и разрушил мою вновь обретенную уверенность.

– Не понимаю, в чем тут загвоздка! – ни с того ни с сего выпалил он. – Тьфу!

Сомнения набежали на меня еще большим стадом, чем раньше.

Мне-то казалось, что мы едем на ранчо работать. Но теперь я всерьез опасался, что братец вознамерился провести расследование.

В тот день Макферсоны должны были ждать нас на восточной тропе у Паудер-ривер. Когда мы приехали, остальные новобранцы из «Осиного гнезда» уже собрались: Дылда Джон Харрингтон, высокий и тощий; низкорослый и красномордый Мизинчик Харрис; сутулый и косоглазый Глазастик Смит; Набекрень Ник Дьюри, который вечно нес всякий вздор, а также угрюмый и вспыльчивый Всегда-Пожалуйста Маккой – самый злобный засранец к западу от Миссисипи… да и к востоку тоже, если на то пошло.

Парни согревались безудержной трепотней и картишками, и я мигом присоединился к ним. Старый же просто уселся поближе к костру, закурил трубку и уставился на огонь, вполне довольный обществом собственных мыслей.

Вскоре появился Паук. С ним рядом ехал еще один всадник, и такого странного ковбоя я еще не видывал. Все в нем было желтовато-белесым, даже свалявшиеся волосы и мертвые глаза, словно парня окунули в яичный желток и вываляли в муке. Когда они с Пауком подъехали ближе, я понял, что это негр-альбинос.