– Да, куда ж я без вас, братцы, – расплылся я в улыбке, рассматривая друзей своей молодости.

Многих уже и в живых давно не осталось, а здесь они все были воплоти, и на призраков совсем даже не походили, молодые, свежие, полные надежд и идеалов.

– А вы, значит филоните, – усмехнулся я. – В поле не поехали, песни, значит, поёте?

– Нам сегодня машины не подали, послали грузовики куда-то в другие места. Сказали ждать.

Это я тоже помнил.

– Вот мы и ждём.

– А дождались Стрельца!

– О! – поднял палец вверх Мишка Вешкин. – Что-то стало холодать!

– Не пора ли нам поддать? – отозвались Верка Жукова и Костя Новиков, и уже хором все закричали:

– Не пора ль послать Стрельца за бутылочкой винца?!

Да, поток у нас был огонь, как молодёжь сейчас говорит, дружный. И да, в этом стишке всегда «гонца» заменяли на «Стрельца».

– Расскажи, куда ты пропал-то?

– Да, он у фельдшерицы на попечении был, вон рожа довольная какая!

– Какая довольная! – со смехом возмутился я. – Не видишь повязку что ли? Мне сто семнадцать швов наложили!

– Ага! Всю ночь накладывали!

– По всему телу.

– Хоть бы там в темноте-то не зашили чего не того, а то знаете как бывает.

– А-ха-ха!

– Швы накладывали на места, которые от стараний трескались!

– Нет, ребят, это у него губа трескалась, от несбыточных желаний.

– Ах, зараза, Клюева! – погрозил я пальцем. – Злая ты.

Да это была, Ляля Клюева. Ну надо же! Хорошенькая какая, сексапильная, как мы тогда говорили. Томная, изнеженная и якобы такая вся аристократичная и очень загадочная, а ещё чувственная. Тонкая кость, яркие чувства, острый ум.

Она ведь, когда история с фельдшерицей на свет выплыла, мне сцену устроила, обычную, кстати, не аристократичную, а вполне себе плебейскую. А я, дурачок молодой, клюнул на неё, залип. Ох много она мне крови попила, было дело, и в плане чувственности, кстати, оказалось всё совсем не очень, не фонтан.

Я насмешливо погрозил ей пальцем, а она недовольно и неодобрительно поджала губы и отошла, ожидая, вероятно, что я тотчас кинусь за ней. Ну-ну. Я усмехнулся.

Ребята, девчонки такие весёлые были, жизнерадостные, и я вдруг поймал себя на мысли, что не смотрю на происходящее, как сторонний наблюдатель, а живу, проживаю момент, наслаждаясь и радуясь, как будто действительно стал юным и беззаботным.

– Где? Где этот титан, неукротимый молотобоец и отец русской демократии?

Раздвинув толпу, появился Ромка Вершинин. На голову выше всех, крепкий, с вьющимися тёмными волосами и аккуратными усиками, атлет, любимчик барышень со всего нашего потока, а может и не только нашего.

– Ну, выжил? – кивнул он. – Выпустили, значит?

В прошлой жизни после драки именно он меня до лазарета довёл.

– Как там фельдшерица? – подмигнул он.

– Мастерица, – усмехнулся я, – на все руки. И шьёт, и колет, и бинты накладывает, и микстуры составляет. Гиппократ был бы доволен.

– Главное, что ты доволен, – засмеялся он.

Интересно, почему произошёл сбой… Если Ромка меня довёл до медпункта, то как я в поле-то очутился? Это выглядело, как если бы тот, кто закинул меня назад во времени, немного промахнулся. Но Господь не промахивается, у Него всё чётко. Значит… значит это моё сознание сбоит, гонит рябь, как телевизор образца семьдесят седьмого года…

– Она на тебя сразу глаз положила, – хлопнул меня по плечу Роман. – Меня вчера даже на порог не пустила.

– Не ври, пожалуйста, ты сам не пошёл, – погрозил я пальцем. – Испугался, видать, огня в её глазах. А вообще, Ромыч, большое тебе октябрятское спасибо. Если б не ты, эти собаки не остановились бы.

Мурадян был не один – с дружком-приятелем. Насели они на Галину конкретно, зажали в уголке, и всё совсем не по-детски было. У них реально крышечку сорвало, а дрова пойти порубить не догадались, кино с Челентано ещё не вышло к тому времени. Так что девке точно бы не поздоровилось.