– Чего, Пётр Петрович? – спросил председатель.

– Мне подписать, но я не тороплюсь, вы продолжайте, товарищи, делайте своё дело.

– Какая разница, кто сказал! – горячилась Гавриловна. – Спортил или нет, отвечай! Только правду, смотри! Не дай тебе Господь соврать!

– Так у Галки и спроси, – пожал я плечами.

– Нет, поглядите на него, товарищи дорогие! – всплеснула она руками. – Как петушка своего из клетки выпускать, так это мы пожалуйста, а как ответ держать, так за девку прячемся? Это что же делается такое, люди добрые?

– Тебе кто сказал про меня с Галкой? Мурадян? Ну, так с ним и разбирайся, я за его слова отвечать не буду.

– У меня разговор простой, спортил девку – женись, паскудник!

– Антонина Гавриловна, приди в разум! – покачал я головой. – Ты чего творишь? Бегаешь по селу и на дочь свою честную клевещешь? Ну, мать! С такой матерью и Мурадяна не надо никакого.

Она, обалдев, открыла рот и смотрела на меня выпученными глазами. Остальные тоже. Немая сцена, практически. Пятьдесят-то лет назад я не нашёлся, что ей ответить и бегал от неё до конца работ. Глупый был, неопытный. Заступился на танцах за девушку, а там и закрутилось. Её, конечно, в джип никто не запихивал, но и без джипа ситуация аховая была.

– Ты чё несёшь, студент! – наконец, вымолвила она.

– Антонина Гавриловна, погодите, – раздался женский голос.

В комнате было уже прилично народу, привлечённого шумом баталий.

– Тут дело такое, тут ещё разобраться надо, – серьёзно заявила девушка в очках и косынке.

Тоненькая, пацанка совсем, пигалица, но боевая. Тяжёлые волосы подвязаны платочком, простая белая блуза, юбочка до колен колокольчиком, туфельки на невысоком каблучке. Просто образцовая комсомолка с агитплаката.

– Соловьёва, – удивлённо воскликнул председатель, – и ты здесь? Ты же в район должна ехать!

– Погодите, Тихон Антонович, вопрос принципиальный. Мы на комитете собирались его на повестку ставить! Шабашники, это, конечно хорошо, свинарник новый, это всё понятно, но надо ведь какие-то рамки, вы меня понимаете? Участковому наплевать, значит мы должны общественность мобилизовать.

– Что значит наплевать! – возмущённо отозвался Гуськов. – У меня материальные средства отсутствуют.

– Люська, не лезь! – гаркнула Гавриловна. – Тебе только про общественность свою почирикать. А у меня вопрос жизни и смерти!

– А я, Антонина Гавриловна, прямо к вашему вопросу и подвожу, – настойчиво гнула свою линию барышня в очках. – Этот Мурадян давно нарывался. Галина от него уже больше месяца не знает, куда деваться. Обижает он её, пристаёт, проходу не даёт. И если бы не самоотверженный поступок товарища Стрельца, вообще неизвестно за кого бы сегодня свою дочку вы, Антонина Гавриловна, сватали.

О, как! Самоотверженный поступок. А где же ты пятьдесят лет скрывалась, правдолюбивая девушка Люся? Меня ведь тогда чуть из комсомола не выперли.

– Ты полегче! – рыкнула Гавриловна.

– Галина, это та, с коровника что ли? – уточнил бухгалтер в очках. – Галка, да? Шустрая такая?

– Ну, Галка, с коровника, ты ж знаешь её, – махнул на него председатель. – Дочка Гавриловны. Никакая не шустрая она.

– Так её Мурадян обижает? – сдвинул фуражку на затылок Гуськов.

– Не знает, куда деваться от него.

– А чё молчала-то?

– Да не молчала она! – притопнула от досады Люся. – Она вам лично сто раз жаловалась. При мне!

– Ну, жаловалась, – развёл руками участковый. – Сами знаете, жалуются они, а потом сами же замуж бегут. А я что без доказательств? Пока деяние не совершилось, я что могу-то? Она поди сама задом перед ним крутила, покрутить там есть чем, это так, между делом. А как до ответа дошло, сразу спасите-помогите! А это уже вопрос к семье, чему её дома учат и какой пример подают. Семья и школа, так сказать.