– Значит, чувство не было истинным?

– Конечно же нет. Истина доступна единицам. И ты это знаешь. Мы все это знаем после смерти, но при жизни – почти никто.

– Азур, пошли, может, убьём кого-нибудь?

– Работать от скуки – что может быть прискорбнее.

– Это не скука. Только что я почувствовал себя бесполезным. Пустым. Я никогда раньше не ощущал ничего подобного и хотел бы…

– Можно. Только чур теперь я выбираю адрес.

Его любовь прожигает на мне раны как кислота. Каждый раз когда человек умирает, я вынужден задушить все его чувства, ведь ни одно из них больше не пригодится ему за пределами покинутого мира, а в особенности – любовь. И тут никакие перчатки мне не помогают: я каждый раз сжигаю кожу до костей её жаром.

Любовь каждый раз настоящая. Даже слепая, неосознанная любовь так же больно жжёт. В неё вложено так же много силы. Бесконечно много. Но у меня нет выбора. Я уничтожил их союз точно так же, как любой другой союз, в котором волей обстоятельств произошла смерть.

А когда он смотрел мне в глаза с истинной скорбью, вместо того, чтобы оставить его наедине с потрясением, я уничтожил остатки этого чувства в нём. Я разорвал в клочья его последние надежды на романтику.

Уничтожать – всё, что я умею. Прости Сет, я слишком деструктивен, чтобы научить тебя чему-то хорошему.

Я сидел на крыше кабинки колеса обозрения, в самой высокой его точке, и созерцал осенний парк. Ноябрь. Заморозь на траве и редкие детишки, укутанные в шарфы и тёплые куртки. Совсем скоро выпадет снег, и от той картины, которую любит Азур, не останется и следа. Белый иней скроет все краски от уставших человеческих глаз. А мне нравится любая погода, любое время года, как и прежде.

Колесо сегодня не работало, и я мог в полной мере насладиться пейзажем, не боясь быть потревоженным движением механизма. Но вдруг:

– Привет, – раздалось сзади тихое. – Подвинешься?

Я удивлённо обернулся. Ни одно живое существо не смогло бы своими силами забраться на такую высоту, не говоря уж о том, чтобы увидеть меня. Однако, опровергая все мои сомнения, на меня смотрел самый настоящий человек. Девушка, худенькая, невысокая, с вьющимися белокурыми локонами. Она оттиснула меня ближе к краю и присела рядом:

– Как тебя зовут? – легко и непринуждённо, совсем не страшась высоты, спросила она.

– Стёпа, – от удивления я напрочь забыл о своём псевдониме. – Скажи, а ты не боишься упасть?

– Ничуть. Я уже падала отсюда однажды. Даже несколько раз. Первый раз было больно, во второй – ничего не ощутила. Потом поняла, что могу теперь падать, пока не надоест, и всё равно не умру до конца. Я самоубийца.

Я смотрел в её широко раскрытые и по-детски наивные голубые глаза и не находил слов. Наконец, я решился задать вертящийся на языке вопрос:

– А когда ты умерла… неужели к тебе никто не пришёл?

– Ну как, люди сбежались. Милицию вызвали.

– Я имею в виду нас – проводников.

– Проводников?!

– Да, провожающих душу в иные миры.

– Как интересно. Нет. Меня Верой зовут.

– Степан, – машинально ответил я. – Ах да, я уже говорил. Прости. А ты думала над тем, чтобы уйти отсюда?

– Честно говоря, да. Мне уже порядком надоел этот парк и его посетители. И это колесо, к которому я возвращаюсь снова и снова. И падения. Понимаю, это глупо, но я до сих пор не знаю, как можно всё это завершить.

– А куда ты хотела бы отправиться? Где тебе было бы более комфортно?

– Комфортно… Не знаю.

– Ну, может ты о чём-то мечтала при жизни?

– Признаться по правде, последнее время я мечтала только об одном – уйти.

– Уйти куда?

– Не знаю, – повторила Вера легко. – Просто уйти, в никуда, в ничто. Ты сказал, что ты проводник. Если так, то ты поможешь мне?