Между тем, что было допустимо в отношении естествознания и научно-познавательной деятельности, не допускалось в отношении общества и социальной практики. Для общественной жизни в стране долгие годы признавался только один тип рациональности, основанный на общей для всех и единственно верной философии. Тем не менее, историко-философский материал, с попыткой выйти за рамки гносеологизма, получал дальнейшее осмысление в работах Н. С. Автономовой, Ю. Н. Давыдова, Н. С. Мудрагей, А. А. Новикова, Д. В. Пивоварова, В. С. Черняка и др. Однако полностью освободиться от идеологической цензуры удавалось не всем и не всегда.

Феномен отчуждения, сказывавшийся на понимании рациональности, представлен в работах Т. Адорно, Р. Арона, Д. Белла, К. Мангейма, Х. Маркузе, О. Тоффлера, А. Турена, М. Хоркхаймера, Ж. Эллюля и др. Новый идеал рациональности как реакция на нивелировку индивидуальности в обществе содержат труды Ю. Хаберманса и Л. Лумана. В отечественной литературе данный аспект проблемы получил развитие в работах В. В. Ляха.

Таким образом, хотя и не сразу, понятия «рациональность» и «иррациональность» получили соответствующую разработку в отечественной науке. Стала очевидной их взаимосвязь в контексте методологии научной деятельности. Вместе с тем, обнаружились неиспользованные эвристические и образовательные возможности этих понятий в решении проблем онтологии и философских основ разумной социально-практической деятельности.

Развитие естественных наук убедительно показало, что любая логически безупречная система знания не может достичь абсолютной завершенности и вынуждена прибегать к изначальным принципам, которые «нейтрализуют» элемент неопределенности, иррациональности. По этой причине рациональность как взаимосвязанная система знания, дошедшая до пределов своей истинности, обладает ограниченностью. Не может помочь рационализации оснований природы даже наука, также в связи со своей ограниченностью, заключенной в ее специфике.

Тем не менее, наука немыслима без веры в существование законов бытия, которые являются по своей сути статистически усредненными отношениями, связями между предметами. Идея бытия как глобального организма вытекает из очевидного факта эволюционирования природы. По словам А. Н. Уайтхеда (цит. по 198), не законы природы определяют развитие предметов, а, наоборот, развивающиеся предметы обусловливают изменчивость законов. Иначе говоря, во Вселенной не существует вечного и неизменного закона, определяющего поведение любого объекта. Закона недостаточно и для конституирования индивидуальности, ибо она богаче закона. По мнению А. Н. Уайтхеда (516), каждый человек, есть неповторимая индивидуальность, в связи с чем современная наука должна преодолеть парадигму признания главенствующей роли абстрактно-общих связей, уделяя не меньшее внимание индивидуальности как универсальному и важному качеству бытия.

Согласно Ф. М. Неганову (3350, динамические законы (физики или социологии) оказываются абстрактными в том смысле, что отражают у индивидуальной сущности только ту ее часть, которая участвует во взаимодействии. Нам трудно наблюдать индивидуальную жизнь одного электрона или молекулы, но нет сомнений, что такой сущностью обладают единицы-носители социальных законов – люди. Наблюдения показывают, что люди меняются непрерывно и мало-предсказуемо, что и обусловливает изменчивость социальных законов. По А. Н. Уайтхеду, «вселенная имеет собственную сущность, которая собственным специфическим состоянием определяет каждое актуально неповторимое «состояние – теперь» бытия. Данное состояние сущности лежит в основе устойчивости отдельных структур бытия, обеспечивает постоянство связей, взаимодействий, отношений, которые и воспринимаются познающим человеком как законы природы» [516, С. 69]. Но это временно существующая устойчивость, хотя возможно и растянутая на годы. Со стороны человека – это законы, со стороны Вселенной – это ее функции, устойчивые и определяющие лишь в данный период их существования.