Не то чтобы мы вырезали любую позитивщину, нет, но если речь шла о какой-нибудь важной победе – над болезнью, над немощью, в спорте, в искусстве или еще где, – то обязательным условием допуска такой новости до массовой аудитории было подчеркивание роли государства в этой победе. Не дозволялось просто взять и написать, что гражданка Серебрякова победила рак благодаря вере в Бога, профессионализму врачей, уверенности в собственных внутренних ресурсах и безоговорочному желанию жить. А как дозволялось? Так: «Гражданка Серебрякова полностью исцелена от рака благодаря новейшим достижениям отечественной медицины, превзошедшим любые мировые стандарты, в частности технологии Бангладеш». Так могло пройти. И проходило. Работали мы с девяти до шести, как и большинство государственных учреждений. В пятницу – до пяти. А после? После я шел домой, в маленькую однушку, доставшуюся мне от родителей.

И вот в одну из осенних пятниц я вышел со службы и направился в сторону дома. Если позволяла погода, ходил пешком – полезно как для физического, так и для душевного здоровья. Я миновал закрытые на тотальный досмотр станции метро, обогнув столпившихся у входа недовольных опаздывавших пассажиров. Смиренно пропустил несшиеся куда-то пожарные машины, гудевшие своими мощными сиренами. При переходе улицы Ленина меня чуть не сбила карета скорой помощи, которая мчалась куда-то на красный сигнал светофора. Чем ближе я подходил к окраинам города, тем более напряженными и угрюмыми становились лица прохожих и менее трезвыми их взгляды. Мне тоже очень хотелось сделать свой взгляд таким же, слегка затуманенным, но я честно держался, потому что не желал изменять своему любимому бару «Нить», находившемуся в подвале дома, где я жил. Мой план на вечер пятницы был сверстан еще в прошлое воскресенье и являл собой двухходовую комбинацию: выпить в баре несколько кружек пива, затем, поднявшись домой, посмотреть последнюю часть «Голодных игр». План этот завораживал меня своей красотой и простотой, и я, задумавшись о нем, сам не заметил, как увеличил скорость движения.

К бару я подошел через час и мгновенно окунулся в его пятничную доброту и уют. В заведении было два зала: маленький, на три небольших столика, и общий, столов на десять, с барной стойкой и выходом в санитарную зону. Первым делом я направился к барной стойке, где пожал руку бармену Славке и, получив от него рюмку с пятьюдесятью граммами ледяной водки, выпил ее, занюхав сухариком, который бармен положил рядом со стопкой. Затем съел сухарик, благодарно кивнул Славке и направился во второй зал, где около окна, сквозь которое удавалось наблюдать лишь ноги проходящих мимо людей, мне уже был забронирован столик – маленький, на две персоны. Дело шло к половине седьмого, и свободные места еще были, но около восьми бар забился битком, и мой столик оказался единственным, где оставался незанятый стул. И вот, когда я допивал третью кружку светлого местного лагера, планируя плавно отступать к дому, повторив по ходу движения маленькое мероприятие у бармена, напротив меня появилась удивительной красоты девушка. Черные длинные волосы, убранные в аккуратный хвостик, эффектно подчеркивали овал бледного, с минимумом косметики лица и выразительность темно-карих глаз, в которых светились искорки какого-то странного веселья.

– Можно я присяду? – спросила девушка, уже усевшись передо мной.

Кивнув, я неожиданно выдал нечто совсем для меня нехарактерное:

– Ни фига себе.

– Сама себе удивляюсь. Но мест свободных нет. А выпить надо.

– Да я не про то, – начал оправдываться я. – Просто непонятно, вы реально настолько красивы или это мое субъективное представление о вас, немного подкрашенное выпитым, берет вверх над объективным началом?