– О нет, конечно не любовь…я животное, да? Скотина, не умеющая контролировать естество. Так ты ко мне относишься?

– Натан…

– А настоящая любовь у тебя с Рафаэлем. Он всё время тебе лыбится, и готовит жрать. Да?

– Замолчи!

– Да, Ами? Это – твоя любовь? А он даже по имени тебя не называет!

– Я сама его так настроила!

– Ах сама…

– Да, я настроила все его расписания, и он готовит мне ко времени, и что с того?

– Ага. Любовь по графику. Ясно.

– Господь сказал…

– Господь сказал: плодитесь и размножайтесь! – заорал Натан. – Он не говорил: целуйтесь в щёчку три раза в день, согласно настройкам!

– Ты перевираешь библию! Еретик! Маргинал! Антисо… – девушка осеклась, ужаснулась себе и подняла глаза на мужчину напротив.

Натан внезапно успокоился. И в этом спокойствии он показался Амае чужим, будто бы не живым, как…её муж.

– Я ухожу, Ами. Счастливо оставаться с твоим возлюбленным.

– Постой…

И снова Натан остановился. Но уже не вернулся обнять Амаю. Только обречённо произнёс:

– Если понадоблюсь – вот мой личный код. Но обращаться только по делу: просто так я тебя видеть не желаю.

– По какому делу? – растеряно спросила Амая, принимая цифровой ряд на миплу. Ей казалось, что она спит и видит кошмар.

– Ты ещё не поняла? – усмехнулся мужчина, – Ты теперь у них на прицеле. Думаешь тебя так легко простят? Поздравляю, подруга. Министерства и Единая Церковь – те ещё жернова, и ты теперь между ними.

– Я отличный специалист…

– Среди сотен не менее отличных специалистов. Считаешь себя незаменимой, детка?

– Да как ты…

– Короче, когда тебя отовсюду вышвырнут, как маргиналку, еретичку и антисоциалку, обращайся. – небрежно бросил Натан, и, не оборачиваясь, вышел.

***

Амая явилась в управление, как и было предписано, и вскоре узнала, что понижение в должности – не самое страшное, что её ожидает.

– Главное, ни в коем случае не выгораживайте. Помните. На кону Ваше будущее. – наставляла её провожатая, – Не стесняйтесь давить на жалость, тут нечего стыдиться.

Две женщины в строгих темно – серых комбинезонах двигались по бесконечным коридорам, чьи стальные стены искажали их фигуры, словно кривые зеркала; поднимались на комфортабельных скоростных лифтах, которые прошивали пространство в сто этажей за несколько секунд; и снова переходили по безликим холлам из тамбура в тамбур, а невидимые силовые створки раздвигались перед ними, открывая проходы по бесконечному лабиринту.

У Амаи гудели ноги, и, войдя в просторный зал, она ничего более не хотела, кроме как присесть. Зал был оформлен под старину и отделан светлым пластиком, имитирующим мрамор. Девушка вошла и поклонилась. Она старалась не горбить спину перед широкой кафедрой, и держать голову прямо, но не сразу смогла поднять взгляд. Амая ощущала невидимые камеры, которые снимали каждую секунду её жизни, тысячами глаз впивались в тело. Они видели её насквозь, эти глаза: в буквальном смысле, так как были среди них и производящие рентген-съемку. Странно, думала Амая, как же она раньше не замечала эти механические взгляды и путы, которыми сковали каждый её шаг?

А за кафедрой сидели они, и они смотрели на неё, как на некое насекомое. Амае не предложили присесть, не дали воды, хотя у каждого на столе находился портативный водный куб. Она стояла перед ними более двух часов, а они всё говорили и говорили о том, какая она падшая женщина, и насколько не достойна занимать должность главного настройщика министерских нейросетей.

– Какой позор! И подобная… дама работает в Министерстве Семьи! – выступал лысый сухонький человечек, в комбинезоне с эмблемой младшего заместителя президента.