– Точно, – согласилась Марианна. – Я когда была в командировке в Туле…

– Это с несчастным Геней? – перебила Варя.

– Тоже мне несчастный! А кто юристку лупоглазую приволок? Это он назло мне такую хорошенькую выбрал. Наверняка она дура!

– И что тебя больше раздражает, что она юрист или что она красивая?

– Да мне вообще все равно!

– Ха, а если тебе все равно, то чего ты бесишься? – хмыкнула Варька.

– Да, все равно! Просто чего он так сразу…

– О да, он, по-твоему, должен был ронять скупую мужскую слезу и заваливать тебя розами и любовными письмами?

– А почему бы и нет! – пожала плечами Марианна, запуская пробную палочку в золотистую тягучую массу. – Это какой мед? А, липовый. Вот видишь! Кругом сплошной обман.

– А с отпуском твоим что?

– Я тебе что, еще не рассказала? Подписывать не хотел, представляешь! – не без удовольствия поделилась Марианна.

Такого она никак не ожидала.

– Сергей Дмитриевич сказал, что не подпишет, – виновато пробормотала Мила, протягивая Маше ее заявление на отпуск.

– Что значит не подпишет?! Да я год в отпуске не была! Один?

– Нет никого. Я скажу, что ты…

– Не надо! – Марианна толкнула черную дверь и очутилась в кабинете начальника.

– Сергей Дмитриевич, к вам можно?

– Да, Мария, проходите. – Он отложил в сторону какие-то бумаги.

«Надо же, как потолстел», – отметила Маша. И зачем так коротко подстригся?»

– Почему не подписываете отпуск? – сразу спросила она.

– Вы же понимаете, сейчас горячая пора, продажи пошли вверх, такая производственная необходимость…

– Какая необходимость? Хотите сказать, две недели без меня не обойдутся? А если я заболела? Или умерла?

– Маша!

– Что, Маша?!

– Не подпишу.

Марианна отвела взгляд в сторону и посмотрела на свою любимую вещь в его кабинете – гравюру старой Москвы с видом Покровки. Она любила подходить к ней и рассматривать детали: людей, вывески, окна в домах, экипажи. Отгадывала, куда едет вот эта повозка или что несет тот человек. Воображала обстановку квартиры за окном ближнего, углового дома или представляла, что видит та птица, летящая над куполами. Есть ли хозяева у этой лохматой собаки и какие деревья растут вдали… Сергей Дмитриевич, наоборот, эту картину недолюбливал, но так как это был подарок директора компании на его тридцатипятилетие, пришлось повесить дар на видное место. Сергей любил пейзажи, подобные Москва-Сити. «Фаллические высотки», по выражению Маши, недоумевавшей, как такое может нравиться. Он в ответ обзывал любимые ею тихие московские места затхлыми переулками, которые давно пора снести. Так они могли проспорить до утра. Почему-то Марианна с Геней почти во всех вопросах оказывались на разных сторонах. Заканчивались их дебаты одинаково: Геня переставал ей отвечать и молча смотрел на нее, а она не могла понять, любуется он ей или смотрит на нее как на красивое домашнее животное. И чем больше времени они проводили вместе, тем чаще Маша склонялась ко второму варианту. Уже не спасали ни подарки, ни романтические сюрпризы. Однажды, обнаружив на своей подушке очередные билеты в театр, она поняла, что ничего не чувствует. Ни радости, ни огорчения – ни-че-го. «Может быть, я разлюбила театр?» – подумала Марианна, на самом деле зная, что театр тут ни при чем.

Она пристально всмотрелась в картину, которую считала почти своей. Сегодня солнце на ней светило тускло, словно через силу, а птица еле летела, сопротивляясь сильному ветру, еще немного, и ее вынесет за пределы позолоченной рамы… «Надо было картину все-таки сфотографировать, – подумала она и произнесла:

– Тогда я увольняюсь. Я хочу в отпуск.

Геня молчал. Марианна повернулась и пошла к выходу.