После Кронштадтского восстания, подавленного десятикратно превосходящими военными силами, включавшими делегатов X съезда «коммунистической» партии, ловкий и умный политик Ленин понял неизбежность краха «военного коммунизма» и объявил переход к «новой экономической политике» (НЭП), означавшей допущение капитализма в городе («госкапитализм») и особенно в деревне и в торговле. Очень быстро, уже через 3-4 года положение в стране значительно изменилось. Но столь же быстро стали появляться независимые слои населения, что несовместимо с природой тоталитарной власти и феодального строя.

Перед властью встала задача закрепощения трудящихся, но в новых «социалистических» формах. Сейчас известно, что Сталин осуществил на практике многие идеи Троцкого, который, в частности, выдвинул идею принудительного труда в виде «трудовых армий» (вспомним попутно «трудовой фронт» в фашистской Германии и Кампучию). На III Всероссийском съезде профсоюзов в апреле 1920 г. Троцкий говорил: «Верно ли, что принудительный труд всегда непродуктивен? Мой ответ: это наиболее жалкий и наиболее вульгарный предрассудок либерализма». Развивал эту мысль он и на IX съезде партии, утверждая, что каждый должен считать себя солдатом трудовой армии, а уклонение от принудительного труда – дезертирством, со всеми вытекающими последствиями.

После временного отступления партии, вызванного страхом утраты власти, на повестку дня встал «Великий перелом» – план индустриализации страны за счет ограбления крестьянства. Для этого надо было ликвидировать самый многочисленный, ставший после революции относительно независимым, класс – крестьянство. Это было проведено под лозунгом «сплошной коллективизации и ликвидации кулака как класса». Хотя на словах подчеркивалось, что речь идет об экономической ликвидации класса, фактически происходило планомерное (именно! ибо на места «спускались планы»!) физическое истребление зажиточного (и не только!) крестьянства, поверившего в бухаринский лозунг «Обогащайтесь!» Никакой строгой градации не существовало, местные «вожди» часто просто сводили личные счеты с односельчанами, зачисляя их в кулаки или «подкулачники». Имущество репрессированных конфисковывалось и частично раздавалось «беднякам», что поощряло доносы на «кулаков». Все это сейчас подробно описывается, документировано в широко известном архиве Смоленского обкома партии, показано в блестящей книге Роберта Конквеста «Жатва скорби».

Народ из деревни побежал в города, спасаясь от голода и террора, что в свою очередь, усиливало голод в стране, где пришлось вводить карточную систему распределения продуктов. За четыре года индустриализации население городов возросло с 28 до 40 млн. человек. Чтобы прекратить бегство и прикрепить крестьян к земле, была введена паспортная система. Если еще в 1930 году в Малой советской энциклопедии говорилось, что паспорт есть «важнейшее орудие полицейского воздействия и податной политики в т. н. полицейском государстве», то в течение 1931-32 гг. было паспортизировано все городское население. Как и во время крепостного права и в период пореформенного феодализма, крестьянам паспорта не выдавались, а в городах без паспорта они жить не могли. Такое положение официального неравноправия сословий существовало до вступления на престол российский Никиты Хрущева, который «облагодетельствовал» крестьян паспортами, что нисколько не изменило их правового положения. Сталин просто скопировал царскую систему, не догадываясь, что само по себе наличие или отсутствие паспорта при необходимости его «прописки», т. е. получения официального разрешения от милиции на проживание в определенном месте, ничего не меняет. Паспортизация точно так же делает рабочего «крепостным», крепит, прикрепляет его к одному месту, как и крестьянина в деревне. В паспортах имеются индексы, которые ясно говорят работникам милиции, что этот владелец паспорта – отбывший срок заключенный, этот – крестьянин и т. д. Хотя один автор пишет, что крестьяне без паспорта «фактически прикреплялись к земле, становились рабами колхозов и совхозов» (О. 89. N 17), их положение при наличии паспортов абсолютно не изменилось. И рабочие, и служащие – крепостные: будучи прикреплены к одному месту, лишены права свободного передвижения, они вынуждены мириться с условиями данного места, как бы они ни были плохи. Чтобы со всем этим трудящиеся смирились, и необходим был «Большой террор». Расстрелы и лагеря – необходимый элемент «нового порядка», а не прихоть Сталина, которого солидные ученые изображают психопатом, что, по сути, есть форма оправдания террора.