- Жрец, - Ица поглядела исподлобья.
- Он молится?
- И приносит жертвы, - она почесала коленку и одернула ткань. – У твоей сестры другие наряды.
- Она маг.
- А мать моего мужа?
- Она не маг, но просто знатная женщина. Мода может отличаться. Я, честно говоря, не особо в ней разбираюсь. Лучше у Миары спроси.
- Она меня не любит.
- Она никого не любит. Так… безопасней.
Ица склонила голову чуть на бок. И в темных глазах её почудился немой вопрос.
- Когда у тебя есть кто-то, кого ты любишь, его легко отобрать. Или сделать что-то.
- Плохое?
- Да.
- Он отобрал маму, - Ица ткнула под ребра жреца пальцем. – Он думает, я маленькая и глупая. Не понимаю. Он думает, что знает, что мне делать. И что я послушаюсь.
Жреца стало немного жаль.
Вот кем-кем, а маленькой и глупой назвать девочку Винченцо поостерегся бы. И уж точно не стал бы надеяться, что она кого-то там послушает.
- Как получилось, что тебя… что ты оказалась здесь? – пусть язык у них неудобный, аж горло дерет, но он хотя бы может спросить. Вряд ли ему ответят правду.
Всю – точно нет.
Но этот разговор… это хороший повод удержаться на краю.
Дверь открылась, пропустив двоих, которые подхватили жреца и бодро потащили прочь.
- Я распорядился, что его пока закроют внизу. А тебе надо умыться, переодеться и поесть чего-нибудь.
Ица нахмурилась.
- Он никуда от тебя не денется, - успокаивающе произнес Дикарь. – А маг нам будет нужен. Куда бы мы ни собирались сунуться, там всяко легче с магом, чем без него.
Девочка посмотрела на Винченцо. И он перевел.
- Да, - после нескольких мгновений раздумий сказала она. – Хорошо. Он надо.
И снова говорила так, чтобы её понял не только Винченцо.
Мыли его здесь же. И рабы торопились, вода была едва теплой, а мыло – едким, но само ощущение чистоты придавало сил. А бульон, густой, тягучий, Винченцо глотал сам. Пусть из кубка. Пусть почти обливаясь.
Но сам.
Ица устроилась на втором кресле. Там и сидела, не обращая внимания ни на испуганные взгляды рабов, ни на укоризненный – Джера. Мальчишка, само собой, не пропустил удивительной новости о чудесном выздоровлении.
Или не чудесном.
И почти выздоровлении.
Главное, пришел вместе с рабами, которые и притащили, что таз, что ведра с водой. А потом и остался. Пока Винченцо отмывали, юный барон просто сидел. Неспокойно. Он ерзал. И хмурился. И открывал рот, но столкнувшись взглядом с Дикарем, его же закрывал, но хмурился еще больше.
- Что? – не выдержал Дикарь.
- Девушке… благородного рода нельзя смотреть на голых мужчин!
И покраснел.
- Она спиной сидит.
- Это неприлично!
- Почему? – вполне искренне удивилась Ица и даже обернулась, явно опасаясь пропустить что-то по-настоящему интересное.
- Потому что неприлично! Непристойно! И… - и аргументы у Джера закончились. – Это может её… её ранить. Стыдливость.
Последнее слово он пробормотал.
А Винченцо с трудом подавил смех. Во-первых, во время купания стыдливость юной Императрицы, если таковая у нее имелась, оградили шелковой ширмой. Во-вторых, его в конце концов одели.
- Мужчина, - Ица указала на мага. Потом на Джера. На Дикаря. – Мужчины. Женщина. Мужчины одно. Женщины другое.
Она перевела взгляд на Винченцо.
- Скажи им, что дети Неба не видят стыдного в человеческом теле. И каждый знает, как оно устроено.
Винченцо перевел.
И про себя сделал заметку. Надо будет написать. Как-нибудь… пока его не убили вместе с особо ценными знаниями по воспитанию мешеков. Но сам кивнул и добавил от себя:
- Маги тоже довольно рано начинают изучать анатомию. Это необходимо. И в теле, в созерцании тела действительно нет ничего стыдного. До нас дошли статуи, которые изображали людей. Это не совсем статуи Древних, хотя… скульптуры как правило обнаженные.