– А ещё, температура продолжает расти, – Ломак заглянул в журнал с записями и поднял глаза, – что совсем не типично для этого времени года. Это аномалия! За сегодняшние сутки почти на три градуса. Итого, почти на двенадцать градусов за последний месяц…

Корхарт рывком расстегнул куртку и обозлился:

– Да и чёрт с ней! Надеюсь, здесь будет как в Альпах раньше, чем мы сдохнем от голода! Может хоть тогда про нас вспомнят; может долбанная экспедиция нагрянет с туристами, оркестром и репортёрами!

Он порывисто вынырнул из куртки и развернулся, собираясь уйти. В створке двери, полярник внезапно задержался и потянул ручку – увлекаемая дверь издала слабый скрип.

– Сигнал! – воскликнул Рон с глупым и наигранным выражением лица. – Слышали? Сигнал, мать вашу! – он глянул на начальника через плечо и бросил: – Будь добр: расшифруй и его заодно!

Когда за Корхартом захлопнулась дверь, Эйдан на мгновение встретился с руководителем экспедиции взглядом, в котором таился немой сговор: состояние товарища в последнее время заставило мужчин встать под одни знамёна. Пару дней назад Эйдан стал невольным свидетелем нервного срыва Рона, когда тот, не подозревая, что за ним наблюдают, рвал на себе одежду и дико орал, будучи уверенным, что его не слышно в помещении с работающими генераторами. После метаний по комнате и криков, Корхарт повалился на пол и долго рыдал, так и не заметив мрачного и обескураженного Эйдана за дверью со смотровым оконцем. Пойманный в ловушку своего положения, молодой полярник был вынужден прятаться за преградой, пока Рон не покинул помещение. Под треск генераторов и вой обессиленного мужчины, Эйдан и сам уверовал в безысходность и неотвратимое приближение развязки. В голове разорвался всполох мыслей среди которых метались совсем уж страшные о неминуемом голоде и каннибализме… «Нет! Этому не бывать! – твёрдо решил тогда Эйдан. – Уж лучше я пущу себе пулю!» Однако в следующую минуту внутренний голос предательски зашептал: «А все ли готовы поступить так же? Не окажусь ли я чьей-то консервой, например того же Корхарта, который, похоже, начинает терять рассудок? Что я о нём знаю, что он за человек?» Удивительно, но настоящий страх перед голодом, – истинным, смертельным голодом, – обнажает в человеке невероятный прагматизм сродни животному инстинкту хищника и убийцы. Один готов положить на алтарь собственную жизнь для спасения других, – иной готов выкрасть с алтаря чужую для спасения собственной.

Следующее утро не принесло ничего нового, как, впрочем, и ничего хорошего: с самой побудки обитатели станции практически не разговаривали друг с другом, поспешив разбрестись в свои комнаты. Часы ожидания (вот только чего?) разразились унылым стоном так и не стихшего ветра, а когда серый дневной свет нехотя наполнил окна, Эйдан с тоской увидел, как полуночный гуляка за ночь похоронил в сугробах вездеход и почти наполовину засыпал башню ветрогенератора. За стеной послышался громкий звук того самого «сигнала», который вчера так взбудоражил Ломака, и тут же стих – Ивлин просидел за оборудованием практически всю ночь и всё утро, в попытке интерпретировать источник.

«Это ловушка, – думал с тоской Эйдан, лёжа в собственной постели. Его бесцельный взгляд побрёл по топографическим картам, висевшим вперемешку с откровенными постерами девиц, но запутался среди газетных и журнальных вырезок, затем окончательно застрял на престарелых фотографиях рок-звёзд. – Я попал в ловушку! Нас не могли здесь бросить, этого не может быть! Что-то произошло, что-то глобальное и дерьмовое; что-то, что даёт материку право бросить троих людей на краю света!.. Но без связи нет навигации! Так? К нам не добраться… Не добраться за два месяца? Не говори ерунды! Раньше Арктику на собаках пересекали и на самолётах из фанеры! Чёрт, чёрт, чёрт! Почему никого нет?.. А что, если?.. А вдруг там уже и правда нет никого?»