Такиец виновато развел руками.

- Ладно, - отмахнулся Аль. По краю прошли. А то пришлось бы возвращаться и заново наполнять носилки. Обидно, что не увидел, кто в кустах прятался. С другой стороны, как бы он к ним без щита безмолвного подобрался?

- Я пойду первым, - Аль обошел носилки, обернулся к Цыбаки, предупредил: - Под ноги лучше смотри.

- Смотрю, смотрю, - клятвенно заверил тот.

Следующие десять минут они шли молча. Удушливая вонь настраивала на мрачный лад, не спасал даже пламенеющий – к морозу – закат над горами и первые проклюнувшиеся звезды на небе.

- Слушай, брат.

Аль чуть сам не растянулся от такого обращения и мысленно пожелал такийцу заткнуться.

- А цветы здесь достать можно?

Шестого накрыло странным чувством. Вечер. Парк вокруг цепенел от подступающего ночного мороза. Руки стыли даже в толстых перчатках. От вони слезились глаза, комок застрял в горле, мешая глотать. Он бы понял, если бы такиец спросил о выпивке, дабы смыть вкус отработки. Но цветы?!

- Тебе какие? Курить? – попытался пошутить Аль.

Сзади фыркнули.

- Те, что курить, у вас не достать, - самоуверенно заявил Цыбаки и пояснил: - Мы их не продаем, самим мало.

Занятно, - подумал Аль. Надо бы уточнить у Третьего, что за хитрые цветы курят на Такии, да еще и ни с кем не делятся.

- Мне те, что женщинам нравятся. Я в оранжерею заглядывал, но там хилые какие-то. Да и погнали меня оттуда быстро.

Аль развеселился.

- Ты еще легко отделался. Вот если бы сорвал эти хилые цветочки, три дня ходил бы и чесался.

- С чего это? – изумился Цыбаки. – Ядовитые?

- Нет, ценные. И наказание за порчу – воспитательная почесуха. Очень неприятная вещь.

Цыбаки потрясенно замолчал.

- Но в городе же цветы продают? – выдал он минуты через три очередную идею. – Обычные? Без почесухи?

- Тебя не пустят.

- Знаю, - с досадой протянул такиец и попросил проникновенно: - Но ты ведь поможешь, брат? Ветром клянусь, в сторону твоей женщины я даже смотреть не буду.

Аль закатил глаза. Вот умеют такийцы, что и говорить, в душу влезть своим дружелюбием. Не зря Второй к ним сбежал. Такому «брату» отказать… Непросто.

- Цветы тебе зачем? – уточнил.

- Отплатить хочу, - не стал скрывать Цыбаки, - она мне короткую дорогу показала, чтобы я не опоздал на тренировку. Со мной прошлась, хоть ей в другую сторону надо было. Сама на занятие опоздала, так что я в долгу. Цветочки – это же не запрещено?

Звучало правдоподобно, но уточнить у дежурных, может, заметили чего, стоило. Верить на слово Цыбаки Аль не собирался. А что касается его просьбы… Цветы не входили в список запрещенных предметов, а вот общение с противоположным полом… С другой стороны, как огонь не стереги…

- Я подумаю, - пообещал Аль.

- Спасибо, брат! – обрадованно заколыхались носилки, и Аль предупреждающе зашипел.

- Это что такое? – Кайлес смотрел на букет с такой неприязнью, что Дальяра прижала цветы к груди, защищая.

- Принесли. Точнее оставили.

- И кто? – глаза декана потемнели, на лице проступило что-то хищное, и Дальяра на всякий случай отступила.

- Он не представился. А в записке…

Кайлес требовательно вытянул руку, и Дальяра, не став возражать, отдала записку мужу. В голове промелькнул ворох мыслей от «неудачная шутка» до «а вдруг что-то опасное». На память пришло нападение на факультет, убийство кролика, и Дальяре стало страшно.

Муж хмыкнул, дернул уголком губ. Прочитал вслух:

- Лучшей преподавательнице Асмаса.

Почесал подбородок. Задумался.

- Занятно, - выдал он, наконец, убирая записку в карман. Посмотрел неприязненно на цветы, но Дальяра протестующе прижала букет к груди.