– Твоя парилка – это что-то! Особенно мне понравилось, когда ты плеснул пива. Кто тебя этому научил?

– Скифы. Ну, ты знаешь… Конники, которые следят за порядком на улицах. Они в парилке так иной раз чудят. Прости меня, Гестия, Дева непорочная и благостная… Представляешь, стебли конопли бросают прямо на раскаленные камни. От них пар валит, а дух такой… пряный, с кислинкой, закачаешься. Скифы орут, прыгают, в глазах безумная радость… Нет, лучше этого не видеть.

– Очень уж ты все правдоподобно описываешь, – заулыбался Феодор. – Скажи прямо: грешен, балуюсь.

Перикл усмехнулся.

– Балуюсь! Но не грешен… Такие процедуры усталость после дебатов в Совете снимают лучше, чем хиосское.

Оба выпили, закусили оливками и свежеиспеченным, еще теплым белым хлебом с коричневой хрустящей корочкой.

– Давай о деле поговорим, – Первый стратег посерьезнел. – Я хочу провести через Коллегию архонтов одного человека. Мне нужна твоя помощь.

Феодор прихлебывал холодное вино. Набирал по чуть-чуть в рот, перекатывал между щеками, глотал, причмокивая. Наслаждался. Казалось, в этот момент его не интересует ничего, кроме вкуса и аромата выдержанного виноградного напитка.

– Ты знаешь, – вдруг заметил он, – а мне нравится пить по-скифски, неразбавленное.

Перикл молчал.

– Какого? – наконец, спросил Феодор.

– Спарадока, сына Тереса.

Первый архонт удивленно вскинул брови.

– Он жив? Говорили, что его корабль потерпел крушение по пути в Афины. Где-то возле Фасоса… Зачем он тебе?

– Боспор. Там пора навести порядок. Кизик начал задирать цену на зерно. Ты знаешь: стоит опту в Пирее подняться на халк[63], как в Афинах розница подскакивает на обол. Сделаю его Первым архонтом Пантикапея.

– Подожди… – Феодору показалось, что он ослышался. – Я правильно понял? Посадить во главе полиса своего человека без всяких выборов?

Перикл фыркнул:

– А как Кизик посадил Гилона пресбевтом[64] в Нимфее без всяких выборов? Боспор не Афины, там правит сила.

Феодор с сомнением покачал головой, потом спросил:

– И что нужно?

– Афинское гражданство. Я выкупил его из рабства – теперь он метек.

Феодор изобразил на лице недоумение.

– Метека? Фета[65]? Со времен Солона феты на занимают в Афинах должностей. Так он еще и метек!

Перикл терпеливо поправил собеседника:

– Речь не об Афинах, а о Боспоре. Любого боспорянина поскобли – так он хорошо если только наполовину метек. Но афинское гражданство – обязательно! Что касается ценза, то архонты Пантикапея выделят ему приличный надел. Имея собственную землю, он быстро разбогатеет на поставках пшеницы.

Феодор хитро посмотрел на собеседника.

– Выделят?

– А куда они денутся. Я их хорошо попрошу, используя аргумент Фемистокла – триеры, набитые гоплитами[66].

Оба рассмеялись.

Первый стратег ждал ответа.

– Ну, не знаю, – процедил Феодор и плотно сжал губы.

Сделал вид, будто думает.

Тут все ясно: без его согласия архонты не пропустят на Совет пятисот бесперспективного кандидата, так что можно смело поднимать ставки в игре.

– Коллегия будет выглядеть глупо, если нарушит закон о гражданстве, – твердо сказал он. – Исключение может быть сделано только при особых заслугах кандидата перед Советом и народом. У Спарадока их нет. Прости, но эта просьба невыполнима.

Перикл нахмурился. Он ждал отказа, поэтому приготовил ответный ход. Можно, конечно, повоевать с Коллегией, но на это уйдут время и деньги, так что лучше всего ударить интригана в слабое место – сейчас, наверняка.

Глядя в упор на Феодора, сказал тихо, но веско:

– Ты у меня не первый раз. Тебе здесь нравится. И баня, и вино, и… банщики. Особенно один – Гермотим. Ты знаешь, мне он тоже нравится, потому что мягкий, услужливый, внимательный… Как женщина. Но тебе он нравится еще больше. А ты ему. Поэтому он не раз бегал к тебе по ночам. Я закрывал на это глаза. До поры…