Первый стратег продолжил:

– Три года беспошлинного ввоза в Пантикапей овечьих шкур и зерна.

– Пять, – быстро выпалил сколот. – И свободный проход в Парфений[135].

Перикл согласился не сразу – сделал вид, что думает.

– Хорошо… Теперь объясни: я знаю, что Кизик заплатил тебе дань. Ты связан обязательствами?

Номарх пожал плечами.

– Я обещал не трогать хору. Так ведь и ты того же просишь. Не вижу противоречия.

Он откинулся на троне, хитро улыбнувшись.

– Но дружба с тобой не означает вражду с Кизиком. Мы ходили к Боспору при его прадеде, деде и отце, так что складывается традиция, а мы традиции чтим. Пойми меня правильно: нам все равно, кто правит в Пантикапее, но только глупец будет гадить в колодец, из которого пьет. Надеюсь, ты понял мою метафору?

Гость кивнул.

– И еще один вопрос, – Перикл замялся, словно ему было неудобно поднимать эту тему. – Ты номарх, а значит, подчиняешься басилевсу. Что если Ишпакай прикажет тебе атаковать Нимфей?

Октамасад нахмурился.

– Геррос[136] далеко. Но не настолько, чтобы не знать, что там происходит. Если Ишпакай соберется войной на Боспор, я об этом узнаю до того, как все номы будут здесь. И ты тоже.

Перикл поднялся, подошел к Октамасаду, протянул правую руку. Союзники сжали запястья.

– Выпьем! – рявкнул номарх, передавая послу золотой килик.

Второй взял себе. Энареям и спутникам Перикла достались бронзовые чаши.

Чубатый сколот зачерпнул вино из кратера круглым сосудом. Когда он разливал вино по кубкам, греки поняли, что это не сосуд, а позолоченный череп. Оторопело посмотрели друг на друга, не зная, что делать.