– И это ты мне говоришь? Знающая лишь десяток авторов по чистой случайности! Неужели!

– Ладно, ладно!

– И, кстати, я помню, все, что ты говоришь, в отличие от тебя!

– Вылечи в таком случае мой мозг!

– Ага, скорее свой сломаешь. Плюс ко всему я процитирую тебе твои слова: «Мне все равно вспомнят меня через десятки лет после смерти или нет. Плевать, будут ли знать автора книг и рассказов, которые прочли, даже если они мои. Главное – помнят то, о чем читали, видят то, как ими познанное на листах помогло. В таком случае любой писатель и поэт будет жить вечно в сердцах людей и в их поступках».

– И к чему это все сейчас?

– Ох, какое ребячество…

Видит Всевышний, мы должны быть сильнее. Не знаю, что мы здесь и зачем, но есть глаза и сердце, а с ними нужно что-то делать, например, баловать и утомлять. Увязнуть в житейских проблемах – не проблема, проблема – остаться человеком в них. Меня заставляют смотреть, как в них тонут мои родные, в то время как мне совсем ничего не понять. Думаю, весь ход событий вынуждает человека делать то, чего он до этого критического и усталого до смерти момента никогда бы не сделал. Он никогда бы не воровал, никогда не убивал, не продавал себя. Но все эти три действия, поверь, окажутся последним, что ты сотворишь при жизни – дальше мертвая тишина. Не опускайся, будь сильнее. Из любой ситуации есть выход лишь при одном условии – пока ты жив. Живи, чтобы опровергнуть все аксиомы, разрушить все правила, порадовать глаз всем врагам. Скажи ты последнее Алисе, думаю, она бы ответила: «Зачем? Просто живи!», – и в этом есть смысл.

«Раньше ты говорила о многом. Рассуждала о совершенно разном. А сейчас ты постоянно твердишь мне „Свет, свет“. Не скажу, что это плохо, но ты прямо ударилась в религию!» Это твое письмо мне никак не забыть. Плакать ли мне после него или радоваться: свет для меня – победа это либо поражение, еще более близкое воссоединение с тобою либо отдаление… не знаю.

Люблю, когда спонтанно осуществляются давние желания. Как и сейчас это произошло – я последовала зову природы. Компанию мне составил верный друг. Этот человек горит в огне, и моя рука сгорит вместе с ним. Папа был прав, сказав, что какими не были те люди, которые сейчас максимально близки ко мне, будут сопровождать меня всю жизнь. Сейчас я стала это осознавать и мне стыдно, что моя сущность была столь черства и цинична.

– Хорошо, если бы получилось с работой, – сказала она. – Я уже представляю, как мы вместе будем ездить на работу.

Мы поднимались в гору всего около 10 минут, но я уже успела усомниться в верности зова природы и захотеть отмахнуться от мысли «дойти до вершины», словно от назойливой мухи. Меня моя немощность лишь смешит.

– Да, неплохо, – выдохнув, согласилась я.

Друг поднимался, не зная усталости, болезненно кашляя. Она подхватила простуду на работе и пошла со мною в гору, от того что: «Ты убьешь меня, если иначе», – как выразился ее пустой страх передо мной. Иногда мне грустно от того, что я не стою столько, сколько эта девушка на меня ставит правдой – неправдой, верой – не верой.

Мне, казалось, что-то сейчас с грохотом рухнет на мою голову: сказка из Эмирии, брат из «Космоса» или еще чего запредельного… ветер был так силен и добродушен, что мне хотелось улететь с ним. Скажу вам, на вершине слишком красиво, чтобы быть реальностью.

Как все обычно делают, оставаясь наедине с другом, хотя и посреди города такое тоже случается, мы стали орать любимые песни и сходить с ума. Это было замечательно! Я вспоминала много былого, когда мы поступали столь же неотесанно.