– Но теперь он твой смертельный враг. Он точит секиру для твоей головы и убьет тебя, если ты не опередишь его.

– Это предательство. Я не могу!

– Если человек кого-то убивает, его убивает закон. Это всего лишь возмездие. Когда человек пытается отнять чью-то жизнь, закон разрешает тому, на кого покушались, убить нападающего, и это самозащита. В мыслях Джироламо уже убил тебя – и в этот самый момент он, возможно, уточняет детали твоего реального убийства. Тебе нужно забрать его жизнь, чтобы защитить свою и наши.

– Бартоломео прав, – кивнул Маттео.

Одобрительный гул показал, что и остальные того же мнения.

– Но подумай, Бартоломео, – Кеччо по-прежнему не хотел допускать убийства, – у тебя седина на волосах, тебе осталось не так уж много времени до смерти; если ты убьешь этого человека, что будет потом?

– Клянусь тебе, Кеччо, ты станешь исполнителем воли Божьей. Разве граф не угнетал народ? Почему он уверен, что имеет на это право? Из-за него мужчины, женщины, дети умирали от голода, безысходности, страданий, тогда как он ел, пил и веселился.

– Решай, Кеччо. Ты должен дать нам приказ, – вновь поддержал Бартоломео Маттео. – Джироламо принес много бед. По законам чести и справедливости он должен умереть. И он должен умереть ради нашего спасения.

– Вы сводите меня с ума, – простонал Кеччо. – Вы все против меня. Вы правы в том, что говорите, но я не могу… Господи, я не могу! – Бартоломео хотел заговорить вновь, но Кеччо его остановил: – Нет-нет, ради Бога, больше ничего не говори. Оставьте меня одного. Я хочу посидеть в тишине и подумать.

В десять вечера я пришел во дворец Эсти. Слуга, который позволил мне войти, сообщил, что донна Джулия у отца и он не знает, когда она вернется. Я ощутил горькое разочарование. Весь день мечтал о том, что увижу ее вновь: наша встреча в церкви была такой короткой. Слуга смотрел на меня, ожидая, что я уйду, но желание увидеться с ней пересилило, и я сказал, что подожду.

Меня провели в комнату, которую я уже так хорошо знал, и я сел в кресло Джулии. Положил голову на то место, где к спинке прижимались ее прекрасные волосы, вдохнул едва уловимый аромат.

Ожидание было томительным.

Мое воображение рисовало Джулию, сидящую в этом самом кресле. Я видел прекрасные, нежные карие глаза, алые губы, их изящный изгиб. Лук Купидона срисовали с таких же губ.

Снизу донесся какой-то шум. Я подошел к двери, прислушался. Сердце гулко билось. Пришел кто-то другой, и я, расстроенный, вернулся к креслу. Мне казалось, что я прождал несколько часов, и каждый длиной в день. Неужто она никогда не придет?

Наконец-то! Дверь открылась, и она вошла – такая прекрасная. Протянула мне обе руки для поцелуя.

– Извините, что вам пришлось ждать, но я ничего не могла поделать.

– Я бы прождал сто лет, чтобы увидеть вас на час.

Она села, а я устроился у ее ног.

– Расскажите мне обо всем, что сегодня произошло.

Я выполнил ее просьбу. Во время моего рассказа глаза Джулии засверкали, щеки раскраснелись. Я не знаю, что на меня нашло. Я словно впадал в экстаз и при этом не мог вдохнуть. Неожиданно мною овладело желание заключить Джулию в объятия и целовать снова и снова.

– Как вы прекрасны. – Я встал.

Она не ответила, но смотрела на меня улыбаясь. Ее глаза влажно блестели, грудь вздымалась.

– Джулия! – Я обнял ее одной рукой, второй обхватил ее ладони. – Джулия, я тебя люблю.

Она наклонилась ко мне, вскинула голову, а потом… потом я сжал ее в объятиях, покрывая губы поцелуями. Господи! Я обезумел, никогда раньше не испытывал такого счастья. Ее прекрасный рот, такой мягкий, такой маленький, я едва мог дышать, переполненный счастьем. Как же мне хотелось умереть в тот миг! Джулия! Джулия!