Парча из Японии, козия шаль,
Дворцом – ветчина, солонина…
Все втридорога! Вот заколка и брошь,
Вот камни повисли на нитке —
О, ты без того ожерелья умрешь,
Последние скинешь пожитки —
А купишь!… Глядит манекенша одна,
Как под автоматом ведома…
О, звери!… Не троньте – то мать и жена…
А рядом – соцветье Содома:
Игрушки – бедняцкие пупсы; духи,
От коих и ноздри танцуют,
И печень!… – и Книги Святые – стихи, —
Как шмотками, ими фарцуют…
Усыпана золотом пчелок парча:
О, фон галактический, темный…
А дале в Витрине – киот и свеча,
А дале – лишь ветер бездомный…
Гляди же! На выбор! Бери! Покупай!
Страна тебе все предложила —
Икорный, коньячный, севрюжный ли рай,
Стиральное черное мыло…
И за хрусталем, за стеклом – города
В алмазной пыли радиаций,
Искристые шубы, плохая еда,
С которой больным – не подняться, —
Вещей дорогих уцененный обвал
Грохочет в пустую корзину!
Ты здесь покупал? Продавал? Предавал?…
Гляди ж на родную Витрину
Теперь из такой запредельной дали,
Где души считают на франки, —
На эти сараи, собак, корабли
Во льдах, с пирогами гулянки,
На шлюшек с густым турмалином скулы,
На мрачное войско завода,
На церковь, где крестит мальчонку
из мглы
Рука золотого народа.
Звезда полынь. Ночь
Распахнулись, раздвинулись, зашевелились
Дымной ночи – из перьев вороньих – крыла…
Как давно мы не плакали. И не молились.
А молились – молитва до звезд не дошла.
Горький город заснул. Украшений янтарных —
Фонарей – он не сбросил. В окно я гляжу,
Как в бездонную бочку. Созвездий полярных
Голубой, золотой сок течет по ножу.
Во носках шерстяных, во халате, что стеган,
Грея руку щекой, зрю в кухонном окне
Ту Звезду, что космата, как Людвиг Бетховен,
Ту Звезду, от которой погибельно мне.
От нее не лучи, а полынные ветки
Брызжут уксусом, ржавчиной, солью, песком —
И двоятся, троятся, сбираются в клетки
И в снопы, и во снежный сбиваются ком —
И багрянцем безумствуют протуберанцы!
И молюсь я о сгибших в разливах кровей —
О, корейцы ли, немцы ли, азербайджанцы —
Нет под горькой Звездою планеты мертвей!
А полынные ветки растут, обнимая
Деготь неба ночного! Котельных дымы!
И одна – бьет в окно мне!…
И я понимаю —
Что отречься у нас от сумы, от тюрьмы —
Невозможно…
Видение праздника. Старая Россия
От звонниц летит лебедями да сойками
Малиновый звон – во истоптанный снег!…
Девчонкой скуластой, молодушкой бойкою
Гляжу я в зенит из-под сурьмленных век…
Небесный прибой синевой океанскою
Бьет в белые пристани бычьих церквей!
Зима, ты купчиха моя великанская,
Вишневки в граненую стопку налей!
Уж Сретенье минуло – льды его хрустнули! —
Святого Василья отпели ветра —
Румяная, масленая и капустная,
И зубы-орехи со сластью ядра —
В платке снеговейном, по коему розами —
Малина и мед, раки, окорока,
И свечи в приделах – багряными грозами,
Белуги, севрюги – кистями платка! —
В брусничном атласе, с лимонными бусами,
В браслетах и килечных, и сельдяных,
С торосами семги, с варенья турусами,
С цукатами тяжких серег золотых,
Со бронзой копчушек каспийских, поморских ли,
С застылыми слитками сливок густых,
С рассольными бочками, словно бы мордами
Веселых до глупости псов молодых, —
С гудками и крыльями райских раешников,
С аджикою плотницкого матерка,
С торчащими черными гривами – елками
Над холкой февральского Горбунка, —
Красавица! Радость моя незабвенная!…
Соболюшка!… Черные звезды очей!…
В атласах сугробов святая Вселенная!…
Твой рыжий торговец, седой казначей,
Твой князь – из Юсуповых либо Нарышкиных,
Идущий вдоль рынка под ручку с княжной,
Монахиня, что из-под траура – пышкою,
В надменных усах офицер ледяной,
Два Саввы твоих – и Морозов и Мамонтов —
С корзинами, где жемчуга да икра —