Зинушка подкралась к родителям, хотела их напугать, но матушка оглянулась, и не получилось. Тогда она засмеялась и пустилась наутек. С берега донеслась песня. Была она протяжной, тоскливой, совсем не похожей на песни, которые пели в деревне, у дедушки и бабушки, когда водили хороводы. Ей стало страшно. Зинушка подбежала к родителям. Обняла матушку за подол, заплакала. Отец поднял. Посадил на руку. Поцеловал в лоб. Спросил:

– Что, маленькая, печальная песня?

Зинушка только теперь сообразила, что заплакала от песни.

– Вишь, маленькая, рыбаки ужин готовят на кострах, а бурлаки еще тянут баржу на лямках. А как совсем темнеть станет, только тогда на барже бросят якорь, и они остановятся на ночлег. Тяжелая у них работа. Не дай-то Бог такую.

Отец покачал головой, перекрестился и тихо, только для жены и дочурки начал читать стихотворение:

… Выдь на Волгу: чей стон раздается

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовется –

То бурлаки идут бечевой!..

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля …

Зинаида Филипповна с детства помнила это стихотворение с названием «Размышления у парадного подъезда». Помнила, как его тогда на пароходе читал отец. Читал тихо, чтобы не услышали посторонние, почти без выражения, а ей казалось, что громко, так громко, что проникает в самое сердце.

Теперь Зинаида Филипповна совсем по-другому воспринимала этот стих. Теперь он не казался таким уж правильным и обличающим, как потом, в юности.

Она проворчала:

– Не такой уж и хороший поэт этот ваш Некрасов. Ударение не удосужился правильно поставить – «Бурла́ки». Это называется поэтическая глухота. А ведь легко было сделать правильно, написав: «Бурлаки́ то идут бечевой». И ритм сохранил бы и ударение правильно стояло бы. Да вот, не услышал, не сообразил. Ну да бог с ним с этим Некрасовым.

Она включила телевизор. Телевизор был новый, современный. Внучок купил. Не какую-то старую рухлядь из дома притащил, вместо нового, который купил себе, а специально для неё купил новый, такой, чтобы ей было удобно пользоваться. Пульт большой, с крупными цифрами на кнопках. И кнопки большие, чтобы удобно переключать каналы. Чтобы не промахивалась. Толковый внук, вообще-то не внук, а правнук, но ей проще было говорить внук. Короче, а суть та же.

– Толковый внук, – еще раз подумала она, – все продумал. Только одно не учел, что чепуха и глупость на всех каналах. И смотреть и слушать эту чепуху не интересно. Токуют, будто глухари на всяких ток-шоу. И название-то соответствующее для них. Разве что по «Культуре» иногда интересные передачи, да про животных. Да еще про жизнь в разных странах.

Она выключила телевизор. Подошла к окну. Посмотрела вдаль. Мимо высоких недавно построенных домов, которые прозвали человейниками. Смотрела туда, где заходило багровое, как в тот вечер, давным-давно на пароходе, солнце. Наступила тишина, такая, что стало слышно тиканье часов. Защемило сердце. Зинаида Филипповна, мелкими шажками добралась до кресла. Отхлебнула воды из стоящей на широком деревянном подлокотнике чашки. Отдышалась. Сердце успокоилось. Она вспомнила услышанную давно фразу про то, что жизнь как бульдог – ухватилась зубами, треплет, швыряет в разные стороны, но не отпускает. Подумала: «Это, вообще-то хорошо, что пока не отпускает. Значит еще поживу». Ухмыльнулась, пришедшему в голову старому анекдоту:

– Доктор, я жить буду?

– А смысл?

Когда-то над этим анекдотом смеялась.

Кроме военных в Нижнем Новгороде на пароход пришла пара. Женщина со строгим взглядом, в платье с кружевным воротничком и солнечным зонтиком, и её муж в клетчатом костюмчике и котелке.