– Нет, командир, – ровным голосом отвечал Лонгин. – Я через два года выхожу в отставку. Зачем мне это? Извините меня, я, кажется, погорячился. Просто я обеспокоен…

– А вот это очень плохо, – привычно начал свое нравоучение легат. – Трибун когорты, а, тем более, первой когорты легиона всегда должен сохранять хладнокровие и здравый смысл! Дабы не запятнать воинскую честь и оправдать возложенное на него высочайшее доверие Кесаря, сената и римского народа.

Лонгин спокойно выслушал тираду своего начальника и обещал соответствовать стандарту римского офицера, а напоследок, уже выходя из зала дворца, спросил:

– А все-таки, командир, что будем делать, когда закончатся припасы?

– Какой ты неугомонный, Лонгин, – вспылил легат. – Тебе же сказано – нас не оставят в беде! Помощь уже на подходе. И не смей панику сеять среди моих солдат. Ступай уже.

Лонгин, салютуя, выбросил руку от груди и вышел в крытую галерею, где к нему подступил кентурион Луций:

– Командир, что, наши дела совсем плохи?

– Легат обнадежил меня – говорит, что скоро подойдет подмога, – отвечал Лонгин, смотря по сторонам и всюду натыкаясь на озабоченные лица солдат.

– А вы как думаете, командир?

– Да какая разница, что я думаю? – вспылил вдруг Лонгин. – Приказы не обсуждаются.

Тем временем, гонец Сабина достиг Антиохии. Квинтилий Вар был так пьян, что не смог подняться с ложа, и велел позвать «гостя из Иудеи» в обеденный зал. Лежа выслушав донесение, он распорядился накормить гонца и только на другой день с ужасом понял, что его карьера висит на волоске. Пробуждение было весьма тревожным и необычным. «Кесарь мне не простит гибели легиона!» – воскликнул проконсул, хватаясь за голову, которая у него чрезвычайно болела, и вдруг в пустом зале раздался чей-то исполненный отчаяния вопль:

– Квинтилий Вар, верни мои легионы!

В тот же миг исчезли колонны коринфского ордера, золотые барельефы растворились в зелени могучих дубов, хлынул ливень, который залил мозаичный пол, и явилась утопающая в грязи дорога. Пахнуло болотом. Повеяло кровью. К неприятным запахам добавился гул, в котором смешалось множество резких звуков. Скрип телег. Душераздирающие женские крики. Хрип трибуна, который рухнул в грязь, пронзенный копьем. Шлепающие сапоги солдат, которые разбегаются в разные стороны. Свист стрел, которые летят им вдогонку… Предсмертные стоны… Варварское: «Ура!» И… конец.

Римлянин мотнул головой, отгоняя прочь чудовищное наваждение.

– Вот, что значит пить неразбавленное вино, – вслух проговорил потрясенный видением Квинтилий Вар. Слуги, привлеченные криками, вбежали в зал и бросились к нему с расспросами.

– Баню мне приготовьте, – заорал на них проконсул, – и тотчас созовите легатов.

В распоряжении Вара оставалось еще два легиона, но он понимал, что этих сил недостаточно, чтобы подавить мятеж в Иудее. Тогда он послал гонцов: одного – в Петру к царю набатейских арабов, другого – в Себастию, к самарянам, которые исстари враждовали с иудеями (а с тех пор как Иоанн Гиркан разрушил Храм на горе Гаризим, они и вовсе перестали с ними сообщаться). Вар отправил вперед обоз, сопровождаемый когортой солдат, а вскоре сам во главе двух легионов выступил в поход, сделав остановку в Птолемаиде, куда вел свои конные полчища арабский царь Арета.

В окрестностях Эммауса римская когорта, сопровождавшая обоз, попала в засаду. Всадники ехали впереди колонны, которую замыкали телеги, груженные продовольствием и оружием для Железного легиона. Солдаты, не защищенные бронею, шли по дну ущелья, пряча глаза от палящего солнца. Внезапно небо потемнело. Многие легионеры за мгновение до своей гибели испытали сначала удивление, а затем ужас… Туча стрел накрыла ничего не подозревающих римлян.